Утром 28 июля 1981 года весь мир следил за тем, что происходило в лондонском соборе Святого Павла. Там, на глазах у одного миллиарда человек, сказка о Золушке становилась реальностью: наследник британского престола Его Королевское Высочество принц Чарльз Филип Артур Георг Виндзор, принц Уэльский, граф Честер, герцог Корнуолл, герцог Ротсей, граф Кэррик, барон Ренфру, принц Шотландии женился на воспитательнице детского сада Диане Спенсер. Невеста в сказочном платье со шлейфом делала свои первые шаги в качестве принцессы под объективами тысяч телекамер, под наблюдением миллионов глаз – и никто, включая ее саму, не мог тогда представить, что любопытные взгляды будут преследовать ее неотрывно всю жизнь, до самых последних секунд. Никто не мог представить, что сказка скоро станет драмой, закончится трагедией и превратится в легенду…
Диана. Июль 1963 года.
Спойлер
Юная невеста была, однако, далеко не так проста, как о ней любили писать сказочники-журналисты. Она происходила из древнего рода графов Спенсеров, одного из знатнейших в стране, происходившего от короля Чарльза Стюарта и связанного узами родства не только с английской королевской семьей, но и с половиной других царствовавших и правящих домов Европы вплоть до российских Рюриковичей. Она была третьей дочерью будущего восьмого графа Спенсера Эдварда Джона, виконта Элторпского, и его супруги Френсис Рут. Спенсеры служили английским королям уже десять поколений; Эдвард Спенсер был конюшим при дворе Георга VI, а затем при Елизавете II. Его теща, леди Фермой, была не только камер-фрейлиной королевы-матери, но и ее близкой подругой. Ее муж арендовал у короля Георга V поместье Парк-Хаус, находящееся на окраине королевской резиденции Сандрингем. После смерти лорда Фермоя поместье перешло к семье его дочери. Именно здесь вечером 1 июля 1961 года родилась ее третья дочь, Диана Френсис. В семье уже было две дочери, Сара и Джейн. А вскоре родился сын Чарльз.
Диана в детстве.
Дети получили воспитание, типичное скорее для старой Англии, чем для середины XX века. Строгое расписание, няни, гувернантки, фазан на обед, долгие прогулки по парку, верховая езда… С лошадьми у Дианы не сложилось – в восемь лет она упала с лошади и сильно расшиблась; после трех месяцев лечения Диана навсегда разлюбила верховую езду.
Диана с семьёй.
По соседству, в замке Сандрингем, по традиции проводили летние каникулы младшие члены королевской семьи. Детей Спенсеров часто приглашали в Сандрингем на чай с принцами Эндрю и Эдвардом. Диана обожала такие чаепития; она вообще с детства любила светские рауты, наряды и балы. Обычно непослушная и не терпящая, когда что-нибудь делали с ее длинными волосами, перед выходами в свет юная Диана по нескольку раз заставляла перечесывать себя, добиваясь совершенства.
Однако скоро это идиллическое викторианское детство закончилось. Летом 1966 года Френсис Спенсер встретила бывшего морского офицера, а ныне торговца обоями Питера Шенда Кидда. Он был женат, имел троих детей и отличался необыкновенной способностью смешить людей – чем выгодно отличался от педантичного зануды Эдварда Спенсера. Став любовниками чуть ли не через неделю знакомства, они решили жить вместе. Леди Элторп с двумя младшими детьми переехала в Лондон, вернувшись в Парк-Хаус только чтобы отпраздновать Рождество. Однако после праздников Спенсер отказался отпустить с нею детей и подал на развод, настаивая на своей опеке над детьми.
Диана с младшим братом Чарльзом.
Развод был длительным и тяжелым; леди Элторп обвинили в прелюбодействе, против нее выступила даже родная мать. Брак был прекращен в апреле 1969 года, а через месяц Френсис Спенсер стала миссис Шенд Кидд. Дети остались с отцом. Особенно серьезно развод родителей подействовал на Диану: она замкнулась в себе, стала бояться появляться на людях… А своей няне она сказала: «Я никогда не выйду замуж без настоящей любви. Если нет полной уверенности в любви, может случиться, что придется развестись. А я никогда не хочу разводиться».
Вскоре Диану из обычной школы перевели в закрытый пансион Риддлесворт Холл в Норфолке, а затем в Вест-Хетт. В этой школе когда-то училась прабабушка принца Чарльза; Френсис Спенсер тоже окончила эту школу, а потом там учились все три ее дочери. Диана за время учебы отличалась в танцах – она серьезно занималась балетом, увлекалась степом – и в спорте – Диана замечательно плавала, играла в теннис, блистала в гандболе и получила приз за прыжки в воду. В комнате у Дианы висел портрет принца Чарльза – по правде говоря, такие же портреты висели тогда у половины молодых англичанок; Чарльз не только считался самым завидным женихом Европы, но и был признан одним из самых обаятельных и образованных мужчин Англии. Хотя подруги по школе всегда дразнили Диану, предрекая ей замужество с принцем Эндрю.
В 1975 году умер дед Дианы, граф Спенсер, и ее отец стал графом, она сама и ее сестры – леди, а семья переехала из Парк-Хауса в унаследованное родовое поместье Спенсеров Элторп в Нортенгептоншире. Вскоре новоиспеченный граф снова женился – на дочери писательницы Барбары Картленд Рейн, которая до того была женою одного из его друзей, графа Дартмута. Они поженились через два месяца после того, как Рейн получила развод от прежнего мужа – ситуация подозрительно напоминала то, что случилось со Спенсерами десять лет назад. Дети не приняли ее – им претили ее командирские замашки.
Диана.
Видимо, напряжение в семье сказалось и на учебе Дианы. Она, доселе регулярно получавшая призы за прилежание и различные достижения, не смогла сдать экзамены за основной начальный курс даже со второй попытки…
Когда Диана в 1987 году вернулась – уже в качестве принцессы – в Вест-Хетт, чтобы открыть там новый спортивный зал, в своей речи она сказала: «Вопреки тому, что, возможно, обо мне думали мои учителя, я здесь, действительно, все-таки кое-чему научилась». Однако приобретенных знаний, не подкрепленных дипломом, оказалось недостаточно для продолжения образования. Последней попыткой Дианы получить образование было недолгое пребывание в швейцарском пансионе Эльпин Видеманет, откуда она вскоре сбежала. Незадолго перед отъездом в Швейцарию Диана встретилась с принцем Чарльзом – он приезжал в Элторп на охоту. Диана нашла его «весьма забавным» – его безукоризненные манеры, переходившие в чопорность, показались Диане весьма старомодными.
Диана и принц Чарльз.
Вернувшись в Лондон, Диана сначала жила у матери, ходила на курсы кулинарии и занятия балетом. А вскоре она – на полученное от прабабушки наследство – купила небольшую квартиру на Колгерн Корт. Подобно многим людям, у которых есть жилье, но нет денег, чтобы его содержать, Диана делила квартиру с подругами. Диана работала уборщицей, патронажной сестрой, сидела с детьми. Поняв, что стать балериной ей не удастся – ее высокий рост не оставлял ей никаких надежд, – она занималась танцами с детьми, а затем поступила на работу в детский сад «Молодая Англия». Работа с детьми нравилась ей больше всего.
Параллельно с работой Диана вела жизнь, обычную для молодой девушки – прогулки, вечеринки, поклонники… Диана обладала не только привлекательной внешностью, но и непреодолимым очарованием, искренностью и загадочностью; про окружавшую ее «ауру избранности» вспоминают все, с кем она тогда общалась. Молодые люди роем вились вокруг нее. Один из ее поклонников, выпускник Оксфорда Адам Рассел, перед отъездом в путешествие сделал ей предложение. Когда он вернулся, один из друзей сказал ему: «У тебя только один соперник – принц Уэльский».
Они снова встретились на охоте в Элторпе. Чарльз был уже сложившимся человеком, прекрасно образованным, с обаятельными, хоть и несколько старомодными манерами, прекрасно умевшим держать себя в руках – как потом окажется, его сдержанность переходила в замкнутость и холодность. Ему было 32 года, и он ухаживал за старшей сестрой Дианы – Сарой. Говорили, что он просил ее руки – но ему было отказано. Как бы то ни было, Чарльз обратил внимание на Диану – и весь вечер не отходил от нее. На следующий день он сказал одному из своих друзей: «Я нашел девушку, на которой собираюсь жениться». Вскоре они начали встречаться – совместные прогулки, автомобильные поездки… Как-то раз, когда они гуляли по берегу реки Ди в Балморале, их заснял репортер светской хроники. На следующий день Диана проснулась знаменитой: куда бы она ни пошла, ее всюду подстерегали фотографы. Один из них уговорил ее сняться у детского сада с ребенком на руках. Когда снимок опубликовали, разразился скандал: Диана стояла так, что солнце просвечивало сквозь ткань ее юбки, делая ее совершенно прозрачной. Диана была в ужасе: она и так еле справлялась с нахлынувшей на нее популярностью – репортеры даже прозвали ее «робкая Ди», – а тут еще такое… Однако Чарльз успокоил ее: «Я, в общем-то, знал, что у тебя красивые ноги, – сказал он Диане, – но никак не ожидал, что они окажутся такими эффектными…»
Диана и принц Чарльз.
Диана не рассказала журналистам ни одной подробности о своих отношениях с Чарльзом. Конец всем слухам был положен 24 февраля 1981 года, когда было официально объявлено о помолвке принца Уэльского и леди Дианы Френсис Спенсер. На пресс-конференции Диана гордо демонстрировала журналистам подарок Чарльза: кольцо с огромным сапфиром в окружении бриллиантов.
Кажущаяся спешка объяснялась довольно просто. Елизавета II настаивала на том, чтобы принц женился как можно скорее. Дело было в том, что он был давно влюблен в Камиллу Паркер-Боулз. Они познакомились летом 1970 года, еще до ее свадьбы, но тогда Чарльз не успел сделать ей предложение, и она вышла замуж за генерала Эндрю Паркер-Боулза. Их роман тем не менее продолжался. Жениться на ней для наследника престола было недопустимо – брак с разведенной женщиной исключался; всего полвека назад Эдуард VIII поплатился за желание жениться на разведенной женщине своей короной. Чтобы пресечь проникающие в прессу слухи о привязанности принца, его следовало немедленно женить на подходящей девушке. Лучше всего англичанке – первая за триста лет англичанка на британском престоле должна понравиться нации, сильно упавшей духом после долгого экономического кризиса. Говорят, что именно Камилла порекомендовала Чарльзу обратить внимание на Диану Спенсер. Кандидатура была всесторонне рассмотрена, одобрена и рекомендована. Свадьба была назначена через пять месяцев.
Диана.
После помолвки Диана переехала в Кларенс-Хаус – резиденцию королевы-матери. Немедленно начались приготовления к свадьбе. В строжайшей тайне было сшито подвенечное платье, которое за одно утро сделало знаменитым его создателя дизайнера Дэвида Эммануэля. Диана захотела романтичный наряд в стиле королевы Виктории, и Эммануэль создал великолепный туалет из сорока метров шелка цвета слоновой кости, расшитый жемчугом и золотыми блестками, на кринолине, с многочисленными мягкими оборками и шлейфом длиной 25 футов. Кружева на платье были изготовлены в XIX веке, легкую фату придерживала тиара – фамильная драгоценность Спенсеров. По традиции, последние стежки были сделаны непосредственно перед тем, как невеста выехала из Кларенс-Хауса в собор Святого Павла.
Свадьба Дианы и Чарльза стала главным событием десятилетия. 28 июня, 1989 г.
На пути следования свадебной процессии стояло 650 тысяч человек. «Да», которое сказали жених и невеста, транслировалось динамиками на площадь перед собором. Поцелуй новобрачных был запечатлен тысячами камер и растиражирован потом на миллионах открыток. После свадебного завтрака в Букингемском дворце молодые выехали на вокзал Ватерлоо и уехали в Брондландс, где должен был начаться их медовый месяц. Как сказал архиепископ Рэнси, проводивший венчание: «Именно из таких событий и создаются сказки».
Однако для самой Дианы сказка закончилась довольно быстро. Уже через несколько дней после свадьбы ей стало ясно, что их брак не сложился. Впоследствии она признается, что день свадьбы был худшим в ее жизни, а сама она во время венчания чувствовала себя «ягненком, которого ведут на заклание». Одной из причин этого было то, что Чарльз признался ей в своих чувствах к Камилле Паркер-Боулз; во время свадебной церемонии Диана все время пыталась высмотреть ее в толпе приглашенных. Такое признание для нее – влюбленной, романтичной девушки, которая больше всего на свете хотела иметь крепкую семью, – было жестоким ударом. Кроме того, молодожены были слишком разными, чтобы они могли даже просто ужиться вместе. Диана – искренняя, открытая, эмоциональная и чувствительная, была полной противоположностью сухому и чопорному Чарльзу, а жесткий регламент королевского двора, к которому привык Чарльз, был ей глубоко чужд – за время ее детства ей надоели навязанные другими порядки. Однако Диана прекрасно помнила развод своих родителей и поклялась себе сделать все, чтобы не допустить развода в своей семье.
В медовый месяц чета принца и принцессы Уэльских посетила Гибралтар, Грецию, Египет, откуда вылетели в Шотландию. Затем они отправились в Уэльс, их титульные владения. Здесь, в Кардиффе, Диана произнесла свою первую в жизни публичную речь, часть которой была на валлийском языке. Репортерам это так понравилось, что об ораторском триумфе молодой принцессы кричали все газеты. Это было началом той любви, которую Англия стала испытывать к своей принцессе.
Эта любовь достигла точки кипения, когда Диана родила сына – будущего наследника престола. Принц Уильям Артур Филип Луис родился 21 июля 1982 года. Через день счастливые родители уже позировали репортерам с новорожденным сыном на руках.
Диана с сыном - принцем Гарри.
Диана была счастлива. Она не желала ни на минуту расставаться с сыном. Она настояла, чтобы во время их поездки по Австралии и Новой Зеландии маленький Вилли был с ними. Как оказалось, это был «ход конем»: повсюду внимание публики было неизменно приковано к Диане и Уильяму, а вовсе не к Чарльзу. Он пытался шутить по этому поводу, но его явно задевала та любовь, которую его подданные выражали его жене.
Диана с детьми.
В феврале 1984 года было объявлено, что принц и принцесса ожидают второго ребенка. Чарльз мечтал о дочери; Диана до последнего не говорила ему, что ультразвук показал сына. Мальчика, который родился 15 сентября 1984 года, назвали Генри Чарльз Альберт Дэвид. Диана, с гордостью показывавшая новорожденного фотографам, светилась от счастья. Репортеры были так тронуты, что назвали Диану «идеалом материнства». Никто не знал, что Чарльз при виде младшего сына заявил: «Вот еще, мальчик! Да еще рыжий!» Это поставило в истории их брака большую жирную точку…
Вскоре пресса стала судачить о том, что принц возобновил отношения со своей давней подругой Камиллой Паркер-Боулз. Пресса была несколько не права: на самом деле отношения и не прерывались. Говорят, что Чарльз как-то заявил жене, что не собирается становиться единственным принцем Уэльским, у которого нет любовницы. Находясь на третьем месяце беременности, Диана подслушала любовный разговор мужа с Камиллой – и попыталась покончить с собой, бросившись с лестницы. По счастью, все обошлось и с нею, и с будущим ребенком. В течение следующих нескольких лет Диана еще несколько раз совершает попытки самоубийства. Она замыкается в себе, у нее начинается невроз, развивается булимия. Как потом призналась сама Диана, она взывала о помощи, но так и не получила ответа. Когда Диана попробовала пожаловаться на мужа королеве, та заметила: «Не знаю, что ты можешь сделать с Чарльзом. Он безнадежен».
Диана почувствовала себя заложницей своего положения. Сказав «да» Чарльзу, она тем самым согласилась на гораздо большее, чем просто быть его женой, о чем она так мечтала. Оказалось, что она должна теперь все время быть на людях, подчинять свою жизнь требованиям этикета, изменить свой характер в соответствии с принятыми во дворце нормами. А главное – она должна была соответствовать тому образу «счастливой Золушки», который создали ей журналисты. Народ видел в ней воплощенную сказку со счастливым концом, и поневоле ей приходилось подчиняться ему. «Они хотели видеть во мне принцессу из сказки, и чтобы все, к чему я прикасалась, превращалось в золото, и чтобы их тревоги забывались… – говорила Диана. – Мало кто понимал, как мучительно было думать, что я плохо подхожу для этого». Стеснительная, порывистая девушка не годилась на роль жены наследника и будущей королевы; и, к сожалению, никто во дворце не объяснил ей, что нужно делать, никто не помог ей стать такой, какой ее ожидали увидеть. По ночам после ссор с мужем она плакала, и Уильям подсовывал ей под дверь носовые платки. Стараясь вызвать ревность Чарльза и чтобы заполнить пустоту в душе, она заводит романы – сначала со своим телохранителем Барри Манаки, который был женат. Диана была даже готова бросить все ради того, чтобы просто жить с ним. Когда об этом узнали, Манаки немедленно был переведен от принцессы подальше. В 1987 году он погиб в автокатастрофе – как всегда считала Диана, его смерть была подстроена.
После Манаки Диана сошлась со своим инструктором по верховой езде Джеймсом Хьюиттом. Как это ни странно, но общаться с ним она начала по настоянию королевской семьи, где верховой езде издавна придавалось большое значение. Диана не только полюбила ездить верхом, но и влюбилась в Хьюитта. Роман продолжался пять лет – даже несмотря на то, что Хьюитта отправили в действующую армию во время войны в Персидском заливе. Диана искала не любви – она просто хотела спастись от одиночества…
Только со своими детьми Диана была счастлива. Она делала все, чтобы они не выросли похожими на своего отца, замкнутого, холодного и далекого от реальной жизни. С одной стороны, она старалась оградить сыновей от излишнего внимания прессы, с другой – делала все, чтобы у них было нормальное, счастливое детство. Уильям и Гарри посещали обычную школу, а не закрытый чопорный пансион, ездили вместе с матерью в Диснейленд и на загородные прогулки, ходили с нею в кино, стоя в очереди, как обычные дети, ели попкорн и гамбургеры из Макдоналдса. Диана разрешала им быть просто детьми, носить джинсы и простые футболки, играть со сверстниками на улице. Пока они были маленькие, Диана старалась проводить с ними все свободное от официальных обязанностей время.
Обязанности принцессы состояли из двух частей: официальных, то есть присутствия на приемах и светских раутах, поездок по Великобритании и другим странам с представительскими миссиями, – и благотворительности, что в общем-то сводилось к тем же представительским функциям почетного председательства или вручению чеков на светских приемах под прицелами фотокамер. Однако Диана занялась благотворительностью всерьез – хотя она и признавалась, что начала эту деятельность от скуки, она тем не менее быстро поняла, что нашла свое призвание. В 1987 году мир обошла фотография, на которой принцесса обнимает больного СПИДом. Диана стала национальным покровителем фонда борьбы со СПИДом, а затем возглавила фонд борьбы с проказой. Она постоянно принимала участие в программах Международного Красного Креста, часто посещала больницы и детские приюты, зачастую инкогнито. У нее был редкий дар – она могла легко беседовать с любым человеком вне зависимости от его положения, возраста или религии; одно ее появление зачастую облегчало страдания больных. Диана нередко брала с собой своих детей, стремясь привить им чувство сострадания к обездоленным. Недоброжелатели говорили, что королевская семья поручила Диане те сферы деятельности, которыми не желала заниматься сама. Принц Чарльз видел в занятиях жены лишь способ добиться популярности. Королевская семья косо смотрела на то, что наиболее заметным и влиятельным ее членом стала именно Диана, которая так плохо вписывалась в традиции и образ жизни королевского двора. Принимая Диану в семью, Виндзоры надеялись на то, что молодая принцесса поспособствует росту популярности монархии, но они не смогли смириться с тем, что в центре внимания оказались не они, а сама Диана. Ее красота и обаяние, готовность к общению привлекали внимание репортеров; имя Дианы не сходило с газетных страниц. Ее друзьями были известные спортсмены и кинозвезды, политики и религиозные деятели, от Элтона Джона и Тома Круза до матери Терезы и юной Даниэлы Стивенсон, девочки с врожденным пороком сердца.
Народ обожал свою принцессу. Каждое появление Дианы вызывало ажиотаж. За ней всюду ходили толпы, ее фотографии висели в каждом доме. Диана была повсеместно признана законодательницей мод – любой ее туалет тут же становился образцом для подражания. Люди носили прическу «леди Ди», была создана ткань «принцесса Уэльская» и десерт «принцесса Диана», а жакет-спенсер, названный так в честь одного из предков Дианы, стал невероятно популярен. Английская пресса до сих пор с восторгом вспоминает некоторые ее наряды – например, темно-синее платье из шелка и бархата от Виктора Адельстайна, в котором Диана была в 1985 году на приеме в Белом доме, или черное бархатное платье, в котором Диана была в Версале в 1994-м – тогда она вызвала восхищение у самого Пьера Кардена, который сказал: «До сих пор в Версале знали только короля-солнце. Теперь здесь появилась принцесса-солнце». У Дианы действительно был безупречный вкус. Ее стилем была изысканная элегантность и благородная простота. В обычной жизни она предпочитала спортивный стиль – блузы, свитера, джинсы от Армани и ветровки из универмага «Харродс», а на официальных приемах – костюмы от Шанель, вечерние платья от Александра Маккуина или Диора.
Диану любил весь мир – но не ее собственный муж. Пропасть между ними становилась все шире, а семейные скандалы – все громче. Королева даже была вынуждена обратиться к Чарльзу и Диане с официальным посланием с требованием примирения – но это была первая и последняя попытка их помирить. Букингемский дворец уже порядком устал от взбалмошной и неуравновешенной принцессы.
9 декабря 1992 года премьер-министр Джон Мейджор объявил на выступлении в парламенте, что принц и принцесса Уэльские отныне живут отдельно. Журналисты тут же кинулись за подробностями. Уже в январе была опубликована запись любовного телефонного разговора Чарльза и Камиллы, а после этого каждая уважающая себя газета считала своим долгом опубликовать материал о семейной жизни принца и принцессы. Каждый их шаг, как прошлый, так и настоящий, отслеживался репортерами. Страна узнала все подробности об отношениях Чарльза и Камиллы, а также обо всех любовниках Дианы. Возникшие после разъезда романы – с антикваром Оливье Хоаром и с известным регбистом Уиллом Карлингом – распались после того, как о них раструбили газеты; Карлингу даже пришлось со скандалом развестись. Нация разделилась: одни сочувствовали Чарльзу, который оставался верен своей единственной любви, другие – Диане, которая оказалась жертвой нелюбящего мужа и его семьи. В ноябре 1995 года в передаче «Панорама» Диана откровенно поведала всей стране о своем неудачном браке: «Нас там было трое, так что оказалось тесновато», – сказала она. «Я хотела бы стать королевой людских сердец, но я не представляю себя королевой этой страны».
Наконец в декабре 1995 года королева Елизавета, которая устала от журналистской вакханалии по поводу семейной жизни ее сына и его жены, направила Чарльзу официальное письмо с призывом к разводу. Через два месяца Диана согласилась на расторжение брака.
Диану и Чарльза развели 28 августа 1996 года. По договоренности с королевской семьей Диана получила 17,5 миллиона фунтов стерлингов и Кенсингтонский дворец в качестве официальной резиденции; она сохранила титул «принцессы Уэльской», но перестала быть «Ее королевским высочеством». Когда об этом узнал ее сын Уильям, он сказал матери: «Когда я стану королем, я верну вам титул».
То, чего так боялась Диана, свершилось – весь мир узнал о том, что сказка о Золушке лопнула, как мыльный пузырь.
Однако любовь к Диане не утихла – даже, наоборот, усилилась. Миллионы женщин увидели в ней родственную душу – ведь не секрет, что, когда женщина несчастна в личной жизни, она чаще всего считает, что вина лежит на ней. А когда они видели перед собой пример Дианы, красивой, богатой, умной, успешной во всем – и которой муж тем не менее предпочел женщину некрасивую и старше ее на тринадцать лет, – то они понимали, что никто не застрахован от одиночества и что с этим можно и нужно бороться. Диана стала настоящим идолом; у нее учились, ей подражали, ею вдохновлялись.
Хаснат Хан.
Между тем Диана снова влюбилась. Еще летом 1995 года она познакомилась с хирургом Хаснатом Ханом, пакистанцем по национальности. Утверждают, что Хан был самым сильным чувством принцессы после Чарльза. Она буквально преследовала его, не желая терять любимого человека из виду даже на полдня. После развода Диана надеялась на то, что Хан женится на ней; однако он настолько устал от того, что за ними по пятам следуют журналисты, что расстался с Дианой.
Диана и Доди аль-Файед.
Последней любовью Дианы называют египтянина Доди аль-Файеда, сына миллионера Мохаммеда аль-Файеда. Доди, известный плейбой, крутил романы с Брук Шилдс, Вайноной Райдер и принцессой Монакской Стефанией. С Дианой он познакомился еще в 1992 году, однако близкие отношения у них начались только пять лет спустя. Во время совместного отдыха принцессы и Доди на Средиземном море их сфотографировал папарацци – он получил за пленку три миллиона долларов, а снимки были опубликованы миллионными тиражами по всему миру. С этого момента за Дианой и Доди началась настоящая охота – каждую секунду за ними следили объективы фотокамер. Доди это невероятно раздражало; Диана уже успела к этому привыкнуть.
…31 августа 1997 года Доди и Диана провели в Париже. После ужина в отеле «Ритц» они сели в черный «Мерседес», который должен был отвезти их в парижский особняк аль-Файедов.
Несколько репортеров на мотоциклах кинулись следом. Пытаясь оторваться от преследователей, водитель «Мерседеса» увеличил скорость, и в туннеле под площадью Альма машина на полной скорости врезалась в опору. Доди и шофер погибли на месте; Диана умерла через несколько часов в госпитале Сальпетриер. Чарльз и сыновья вылетели к ней из Шотландии, но не успели… По мнению полиции, виновными в аварии были преследовавшие автомобиль мотоциклисты. Очевидцы утверждали, что фотографы не давали полицейским подойти к машине, стремясь сделать еще несколько кадров…
Похороны Дианы стали очередным поводом для скандала. Первоначально планировалось похоронить ее как частное лицо; только под давлением общественности было принято решение хоронить ее, как подобало принцессе Уэльской. Отпевание произошло в соборе Святого Павла. Похоронили Диану, согласно завещанию, в ее родовом поместье Элторп – на маленьком острове посреди озера. На похоронах королевский штандарт на гробе принцессы был заменен ее братом на семейный флаг; «Теперь она Спенсер», – сказал он.
Нация была убита горем. Весь мир погрузился в траур. Ради репортажей из тоннеля Альма были сняты с эфира важнейшие новости; даже смерть матери Терезы, к которой Диана относилась с огромным уважением, прошла практически незамеченной.
Когда скорбь поутихла, вокруг смерти Дианы снова стали бушевать страсти. Обстоятельства ее гибели вызывали много вопросов – говорили, что принцесса на момент смерти была беременна; что они с Доди то ли собирались пожениться, то ли намеревались расстаться. Было опубликовано письмо Дианы, в котором она за десять месяцев до смерти обвиняет своего бывшего мужа в том, что он собирается подстроить ей автомобильную аварию. Мохаммед аль-Файед до сих пор убежден, что смерть его сына и Дианы была вовсе не случайной…
Довольно быстро стало понятно, что на имени покойной принцессы можно сделать большие деньги. Все, с кем она когда-то общалась, – ее слуги, телохранители, знакомые, врачи, мнимые и настоящие любовники, – тут же кинулись давать интервью и издавать воспоминания. Гардероб, драгоценности, личные вещи Дианы были распроданы; на продажу выставлено даже ее подвенечное платье – разрезанное на мелкие кусочки, по 25$ за четыре квадратных миллиметра. С аукциона ушел даже кусок ее свадебного пирога. Джеймс Хьюитт выставил на продажу ее письма – за 16 миллионов долларов… Лицо принцессы красуется на сувенирах, ее автограф стоит на обертке маргарина, куклы с ее лицом, одетые в копии известных туалетов принцессы, продаются во всех крупнейших магазинах по всему миру. После смерти Диана стала персонажем комиксов, порнофильмов, компьютерных игр и мюзикла…
9 апреля 2005 года в официальной истории принцессы Уэльской была поставлена последняя точка – ее бывший муж, принц Чарльз, сочетался браком со своей давней возлюбленной Камиллой Паркер-Боулз. Место Дианы занято.
Но ее место в сердцах людей всегда останется за нею. Диана до сих пор остается самой популярной женщиной Великобритании, до сих пор ее фотографии стоят в домах ее поклонников, а ее имя является одним из самых упоминаемых в прессе. Она стала первой «народной принцессой» – и осталась единственной Золушкой, которая смогла сделать сказку реальностью, а реальность – легендой…
Куршевель был настоящим бойцом и охотником. С ним было не просто, но наша семья всё равно любила его. Последние два года, когда он тяжело заболел, а мы всеми силами старались его поддержать, кот, наконец, понял, что с нами можно общаться по-другому. Стал ласковым и даже пел нам свои песни. Уходил тяжело... По 7 часов мужественно лежал под капельницами, но ничего не помогло...
Есть актеры, о заслугах каковых надо напоминать еще при их жизни. А есть личности, судьба которых беспокоит и не даёт покоя.
Зоя Фёдорова.
Вот уже более трех десятилетий как нет с нами замечательной актрисы ЗОИ ФЁДОРОВОЙ. Её насильственная смерть в 1981 году повергла всех в шок, и до сих пор заставляет разбираться и строить догадки (свидетельство тому телесериал «Зоя», показанный по Первому телеканалу). Актриса была любимицей целого поколения. Её безмерно любили, за образы созданные в первых советских кинофильмах. И за то, что прожила неординарную личную жизнь-одна из первых позволила себе влюбиться в иностранца. И потому что ее смерть до сих пор окутана завесой тайны. Но обо всем по-порядку.
Родилась Зоя Алексеевна в конце декабря 1909 года. И в конце 30-х прошлого столетия светленькая, круглолицая, с вздернутым носиком, очаровательная Зоя Фёдорова стала одной из самых популярных кинозвезд того времени. Известность актрисе принесла роль медсестры Зои в кинофильме «Подруги». Ковровая дорожка успеха стала расстилаться перед ее ногами, т.к. каждая новая роль приносила и укрепляла зрительское признание. Она создавала образы своих современниц - обаятельных, непосредственных, лукавых, озорных, смелых строительниц новой жизни. К ее ногам сыпались Сталинские (ныне Государственные) премии Советского Союза. То есть и руководящие органы признавали ее заслуги перед отечественным кинематографом, посему она трижды и становилась лауреатом самой высокой премии страны.
Спойлер
Но… Дальше следует остановка и в биографии актрисы, и в киносправочниках, повествующих о ней. Существует очень много версий и интерпретаций, связанных с этой жизненной и творческой паузой в 8 лет. Я расскажу свою - ту, которую слышала из уст самой Зои Алексеевны.
В юности я работала на Ростовской студии кинохроники. Однажды, режиссер Сергей Стародубцев предложил руководству киностудии снять художественный (!) рекламный киноролик. Хочу довести до сведения тех, кто нынче нападает на рекламу, что она была и 50 лет назад, правда, не в таких объемах. Идею поддержали. На главные роли пригласили двух ростовских артистов Галину Иванову и Георгия Мартиросяна (ныне столичную знаменитость), и… заслуженную артистку РСФСР Зою Фёдорову!
Зоя Фёдорова. Фото Ю. Щербакова.
Сюжет ролика был более чем прост. В сельской местности должна состояться свадьба. Главная героиня (Фёдорова) выдает замуж свою дочку. Идут последние приготовления к приему гостей, т.к. молодые поехали уже в загс. Но в самый неподходящий момент появляется… козёл, который стягивает со стола скатерть и соответственно всё, что на ней уже выставлено. А именно, разбивает посуду. Все в шоке, кроме хозяйки, - она вспоминает о сельском прокатном пункте - бежит туда и… когда появляются молодожены, то на столах стоит еще более красивая и новая посуда!
На киностудии к съемкам готовились особо тщательно. Ведь приезжала легенда советского кинематографа (тогда её ещё называли «передовая ударница советского экрана»), а посему уж очень не хотелось выглядеть перед ней «первоклашками»… Когда же она приехала, то внесла в творческо-производственный процесс только радушие, легкость и поделилась высокопрофессиональными советами, в которых так все нуждались.
Единственный «каприз», который позволила себе кинозвезда - это была просьба поменять местами новобрачных. Облик и стиль Георгия Мартиросяна ей так понравились, что она предложила: «Пусть лучше у меня будет сын!» А так как данная «перестановка» в киносценарии ничего не меняла, то режиссер-постановщик моментально согласился.
Снимали быстро, легко и самозабвенно. Вечерами нам, конечно, не хотелось расставаться с Зоей Алексеевной, и мы, под разными предлогами - вкусно покормить, показать достопримечательности города и т.д. приглашали ее в гости или приходили сами. И главное - уж очень хотелось всем узнать, что стоит за прочерком в биографии знаменитой актрисы с 1944 по 1956 годы. И вот, что она сама поведала. В молодости, когда слава, в полном смысле слова, свалилась на нее, от поклонников самого разного ранга не было покоя. Но судьба распорядилась так, что она познакомилась с сотрудником морского посольства США (в последствии адмиралом) Джексоном Роджером Тейтом. Влюбилась и была очень счастлива.
Как, много позже, констатировала Фаина Раневская: «Тогда вдруг появилась вроде невиданная ранее мода - ходить на вечера и приемы в посольства союзников. Газеты даже трубили о боевом содружестве. Дружить с союзниками стало считаться чем-то вроде патриотического долга». Но на деле серьёзные связи такого рода необходимо было тщательно скрывать. Тот, кто не скрывал, мог сильно поплатиться.
Однажды актриса получила приглашение в Кремль. На столь ответственное свидание Зоя Алексеевна надела вечерний туалет и в назначенное время ожидала в кабинете аудиенции. И каково было ее недоумение, когда в ней вышел сам Лаврентий Берия, но… в домашнем халате. Давая тем самым понять, зачем ее привезли в «святая святых» советского государства.
Фёдорова, как могла корректно, выказала свое недоумение. На что, Лаврентий Павлович мило улыбнулся, попрощался и проводил до двери. В машине на заднем сидении Федорова увидела уникальный (по тем временам) букет, составленный из голубых роз! И она, забыв об инциденте, воскликнула слова восхищения, но тут же услышала комментарий водителя (человека, по тому времени абсолютно лишенного права голоса или малейшей реакции): «А это положишь себе на гроб!..»
Когда она родила - ее арестовали за связь с иностранным шпионом. Получила, без суда и следствия, 25 лет лишения свободы. На допросе ей сказали: «Если бы сделала аборт, то мы простили бы, а поскольку еще и родила «врага народа», вот этого простить не можем».
Дочь Викторию воспитывала старшая сестра Федоровой - Александра, которой помогала замечательная певица Лидия Русланова, к тому времени уже отсидевшая свой срок. Отца Вики выслали из СССР как «персону нон грата». И он очень долгое время ничего не знал о судьбе Зои Фёдоровой. Но он не отчаивался. Постоянно писал письма с запросами. Ему никто не отвечал. И только через 18 лет получил письмо такого содержания: «Оставьте Фёдорову в покое. У неё, помимо вашей дочери, есть другие дети и много забот». Из этой фразы он впервые узнал, что в России есть дочь. После чего он с большей настырностью стал разыскивать свою любимую, которая сохранила и вырастила ему дочь. Упорство увенчалось успехом. Они сначала списались, потом созвонились.
И в тот момент, когда Зоя Алексеевна находилась в Ростове на съемках, решалась судьба её Вики. Та оформляла документы для поездки к отцу в США. Я была свидетельницей их разговоров, в которых Виктория (уже без страха, открытым текстом) говорила о том, что переживала. В 1975 году власти так просто еще никого не выпускали за кордон, поэтому строили всяческие препоны. Вика ежедневно рассказывала матери, что она… «не просто предательница Родины, но и алкоголичка, проститутка, воровка»… О том, что она уже была популярная актриса, снявшаяся в нескольких кинофильмах, в том числе «Двое», имевшем феерический успех, никто и не вспоминал. Несмотря ни на что, Вика выехала к отцу. В Америке влюбилась и вышла замуж. Осталась. Родила сына. И постоянно приглашала мать.
Зоя Фёдорова с дочерью, зятем и внучкой.
Зоя Алексеевна, после окончания наших съемок, поддерживала со мной дружеские взаимоотношения. Я частенько бывала в командировках в Москве.
Актриса не раз приезжала в Ростов с программой «Товарищ кино». Поэтому, когда в декабре 1981 года я приехала в очередной раз в Москву, сразу позвонила ей. Долго не могла соединиться - то занято, а то, как будто телефонную трубку кто-то поднимал и молчал. И однажды я наобум, думая, что что-то произошло с аппаратом, прокричала: «Зоечка Алексеевна. Это я - ваша любимка-Наташа, что из Ростова». И вдруг в ответ услышала ее возглас - холодный, безотносительный и безапелляционный: «Зачем вы сюда звоните?..» И тут же - короткие гудки.
Я была удивлена, поражена и шокирована. Даже обиделась. Но через пару дней услышала - Зою Фёдорову убили в собственном доме. Позже мне ее сестра рассказала о том, что перед смертью Зое Алексеевне часто звонили по телефону и угрожали. Поэтому она в дом никого не впускала. А таких, как я, Зоя Алексеевна ограждала от лишних неприятностей, т.к. была уверена, что домашний телефон прослушивался.
Но, несмотря на это, в момент убийства на столе стояли две чашки, из которых пили кофе. Зоя Алексеевна отвернулась к книжной полке. В неё стреляли в упор…
Создатель Великого Канона – замечательный подвижник VII века святитель Андрей Критский, который родился в Дамаске и много лет подвизался в лавре святого Саввы в Иерусалиме.
Время было трудное (а когда оно было легкое?). Но тогда оно было трудным именно потому, что надвигалась на Восток волна ислама.
Ислам появился в VI веке и стал быстро распространяться. И эта жестокая, страшная волна исламской экспансии захлестнула все Восточное Средиземноморье. Тысячи людей вынуждены были бежать с насиженных мест. Мусульмане захватили Иерусалим. Святитель Андрей Критский (который тогда еще не был Критским) тоже был вынужден покинуть любимую им лавру. В конце жизни он оказался на острове Крит и был избран там (как человек образованный и известный своей духовной жизнью, как участник Трулльского собора и других подобных мероприятий) епископом, Предстоятелем Критской Церкви.
Спойлер
И вот там-то как раз, в конце своей жизни, он и создал это удивительное произведение, которого до VII века в Церкви еще не было. Собственно говоря, каноны уже были, канон – это ранняя форма торжественного песнопения, которое у нас сегодня повседневно употребляется. Но, по благодати Божией, он написал этот удивительный Великий канон, который и читается в православных храмах в первые четыре дня Великого поста.
Каждая его часть состоит из девяти песней, без сокращений. Святитель Андрей написал порядка 200 тропарей, потом некоторые были еще прибавлены, и вот мы имеем сегодня такое огромное произведение из 250 песнопений, которое мы все любим и которое является поистине «образом покаяния». То есть удивительным образцом той жизни, к которой мы должны стремиться, – жизни духовной.
Святитель Андрей повествует нам не о райских наслаждениях, не о райских красотах – он рисует нам трудность борьбы с грехом. Эта трудность борьбы с грехом является самым главным для нас – и в начале поста, и вообще в жизни. Самым главным для нас является понять: как бороться с грехом и где он, этот грех? Потому что ведь мы с вами еще, кроме того, не знаем и самих себя.
Песнь первая.
Помощник и Покровитель явился мне ко спасению, Он Бог мой, и прославлю Его, Бога отца моего, и превознесу Его, ибо Он торжественно прославился.
С чего начну я оплакивать деяния злосчастной моей жизни? Какое начало положу, Христе, я нынешнему моему сетованию? Но Ты, как милосердный, даруй мне оставление прегрешений.
Прииди, несчастная душа, с плотию своею, исповедайся Создателю всего, воздержись, наконец, от прежнего безрассудства и с раскаянием принеси Богу слезы.
Подражая в преступлении первозданному Адаму, я сознаю себя лишенным Бога, вечного Царства и блаженства за мои грехи.
оре мне, моя несчастная душа, для чего ты уподобилась первосозданной Еве? Не с добром ты посмотрела и уязвилась жестоко, прикоснулась к дереву и дерзостно вкусила бессмысленного плода.
Вместо чувственной Евы восстала во мне Ева мысленная – плотский страстный помысел, обольщающий приятным, но при вкушении всегда напояющий горечью.
Достойно был изгнан из Едема Адам, как не сохранивший одной Твоей заповеди, Спаситель. Что же должен претерпеть я, всегда отвергающий Твои животворные повеления?
Пресущественная Троица, Которой мы поклоняемся в одном Существе, сними с меня тяжкое бремя греховное и по Своему милосердию, даруй мне слезы умиления.
Богородице, надежда и защита воспевающих Тебя, сними с меня тяжкое бремя греховное и, как Владычица Чистая, приими меня кающегося.
Свою душу нужно подвергать рассмотрению, как и начинает этим святой Андрей Критский: «Откуду начну плакати окаяннаго моего жития деяний? Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию? Но, яко благоутробен, даждь ми прегрешений оставление».
Вот эти первые строки, которые мы с вами уже сегодня слышали, они нам как раз и говорят о том, что начало нашего спасения должно быть «рыданием о неправильной нашей жизни».
Конечно, слава Богу, не все мы сотворили с вами какие-то ужасные грехи, такие преступления, которые мы должны сейчас все оплакивать, стоя и рыдая. Но, с другой стороны, мы не знаем и глубины наших проступков, и нашей отделенности от Бога.
Вот, мы живем себе спокойно, тихо, хорошо, кажется, что мы верующие люди. А от Бога наше отдаление каково? Потому что ведь на самом деле: веры у нас мало, усердия мало. И слава Богу, что мы с вами сегодня были на этом первом дне Канона – а другие не были. И сами мы там были, предаваясь разным посторонним мыслям, и многого даже и не слышали.
А между тем этот Канон святой Андрей написал по глубоком размышлении, опираясь на Священное Писание, рассматривая всю человеческую историю в духе Священного Писания.
Откуда же начну «плакать окаянного моего жития деяний»? Оказывается, от начала человеческого рода, от сотворения первых людей, от первозданного Адама, «преступлению поревновав, познах себе обнажена от Бога и присносущнаго Царствия и сладости, грех ради моих». Вот, оказывается, откуда идет трагедия человеческой жизни, все наши трудности внутреннего состояния, безысходность каких-то наших этих трудностей, борьба внутри себя, безысходность наших столкновений с жизнью, с какими-то силами, которые, может быть, нас преследуют, мучают нас, с болезнями... Все идет оттуда, со времен Адама…
Человеческая природа была повреждена в самом начале, и святитель Андрей уделяет этому большое внимание.
«Увы мне, окаянная душе, что уподобилася еси первей Еве? Видела бо еси зле, и уязвилася еси горце, и коснулася еси древа, и вкусила еси дерзостно безсловесныя снеди».
Коснулась дерзновенно и вкусила той снеди, о которой Господь сказал: «Не ешь, ибо смертью умрешь!» И вот, Ева и Адам вкусили этого запретного плода. И, увы, мы все с вами – мы, наши близкие, наши дедушки и бабушки, наши дети и внуки, – увы, все подвержены действию этого плода, в котором смешано добро и зло. И вот, мы сами в себе постоянно видим то добро, то зло. То добро, то зло... Что же нам делать? Эту песнь святитель Андрей заключает словами: «Достойно из Едема изгнан бысть, яко не сохранив едину Твою, Спасе, заповедь Адам; аз же что постражду, отметая всегда животная Твоя словеса?»
Достойно изгнан я. То есть я – в лице Адама. Потому что не надо нарушать заповеди Божии.
Итак, фундаментальная заповедь Божия, которую мы кладем в основу строительства нашего духовного дома, – это вообще исполнение заповедей Божиих, которые мы с вами должны знать. Это и заповеди Моисея, это и заповеди блаженств, и каждое слово Спасителя – это ведь тоже заповедь Его... Исполнение этих заповедей – это самое основное, что нам нужно стараться делать. А для этого, конечно, нам нужно знать Священное Писание.
Песнь вторая.
Внемли, небо, я буду возвещать и воспевать Христа, пришедшего во плоти от Девы.
Внемли, небо, я буду возвещать: земля, услышь голос, кающийся Богу и прославляющий Его.
Воззри на меня Боже, Спаситель мой, милостивым Твоим оком и прими мою пламенную исповедь.
Согрешил я более всех людей, один я согрешил пред Тобою; но, как Бог, сжалься, Спаситель, над Твоим созданием.
Отобразив в себе безобразие моих страстей, сластолюбивыми стремлениями исказил я красоту ума.
Буря зла окружает меня, Милосердный Господи, но, как Петру, и мне Ты простри руку.
Осквернил я одежду плоти моей и очернил в себе, Спаситель, то, что было создано по Твоему образу и подобию...
Помрачил я красоту души страстными удовольствиями и весь ум совершенно превратил в прах.
Разодрал я первую одежду мою, которую вначале соткал мне Создатель, и оттого лежу обнаженным.
Облекся я в разодранную одежду, которую соткал мне змий коварством, и стыжусь.
Как блудница, и я проливаю слезы, Милосердный; смилуйся надо мною, Спаситель, по благоснисхождению Твоему.
Взглянул я на красоту дерева и прельстился в уме; оттого лежу обнаженным и стыжусь.
На хребте моем пахали все вожди страстей, проводя вдоль по мне беззаконие свое.
Воспеваю Тебя, Единого в трех Лицах, Бога всех, Отца, Сына и Святого Духа.
Пречистая Богородица Дева, Ты Одна, всеми воспеваемая, усердно моли о нашем спасении.
Первая строфа этой песни – от сердца, переполненного сознанием своей отделенности от Бога: «Вонми, небо, и возглаголю, и воспою Христа, от Девы плотию пришедшаго».
Святой обращается к Небу, к земле, он чувствует себя покинутым Богом, потому что он отделен от Него своим грехом.
Так же, как Адам и Ева, изгнанные из рая, из Едема, оказались в совершенно иной обстановке – как бы с другим небом и с другой землей, покинутые Богом, – вот таково сейчас положение нашей души. Если мы не будем каяться сейчас, в этой жизни, стремясь все это постичь, то кто знает, как мы придем к смертному часу? Как Адам и Ева были изгнаны из рая, мы из нашей более или менее благополучной жизни – куда попадем? Никто не знает... Потому и нужно нам следовать за покаянием, которому предавался Адам, будучи изгнанным из рая. «И плакася Адам, против рая седя...».
Оказывается, что «буря злых обдержит мя...», «оттуда лежу наг и срамляюся...». И что же делать? Это драматическое песнопение, вторая песнь, показывает нам, что если мы честно взглянем на себя, то мы в себе ничего хорошего не обнаружим. На самом деле мы не добрые, хотя «даяния благая» умеем делать нашим детям, а по сути – мы не добрые. Мы – эгоисты, мы трусливы, мы друг друга обманываем, мы завистливы. Все это мы во множестве в себе имеем. И все это как раз называется «духовной наготой». Но не все потеряно, потому что Господь Иисус Христос открыл нам путь спасения через почитание Святой Троицы.
И канон заключается, как всякий другой канон, воспеванием Троицы: «Единого Тя, Боже всех, пою – Отца, и Сына, и Духа Святаго».
Песнь третья.
На неподвижном камне заповедей Твоих, Христе, утверди мое помышление.
Пролив дождем огонь от Господа, Господь попалил некогда землю содомлян.
Спасайся на горе, душа, как праведный Лот и спеши укрыться в Сигор.
Беги, душа, от пламени, беги от горящего Содома, беги от истребления Божественным огнем.
Согрешил я один пред Тобою, согрешил более всех, Христос Спаситель – не презирай меня.
Ты – Пастырь Добрый, отыщи меня – агнца, и не презирай меня, заблудившегося.
Ты – вожделенный Иисус; Ты – Создатель мой, Спаситель, Тобою я оправдаюсь.
Исповедуюсь Тебе, Спаситель; согрешил я, согрешил пред Тобою, но отпусти, прости меня, как Милосердный.
О, Троица, Единица, Боже, спаси нас от обольщений, от искушений и опасностей.
Радуйся, чрево, вместившее Бога; радуйся, Престол Господень; радуйся, Матерь Жизни нашей.
Песнописец обращается опять-таки к Священному Писанию Ветхого Завета, и он вспоминает страшные грехи, которые последовали уже после изгнания из рая людей. А что же там было? Там было множество всяких грехов. Он их разбирает, почерпая примеры из разных библейских книг. И прежде всего – вспоминает содомский грех. Почему содомский грех, когда были и более ранние грехи? Ну, это был, конечно, выбор самого духовного писателя. Но надо сказать, что для нашего времени, боюсь, это как нельзя более подходит, потому что и сегодня существует содомский грех. И он очень распространен, как мы знаем, особенно в Западной Европе. Тем не менее, к сожалению, он встречается и в нашей земле.
Сегодня идет ужаснейшая пропаганда всяких противоестественных, срамных дел. И действительно, вспоминается нам апокалиптический образ «блудницы, которая сидит на звере и напояет мерзостью своею весь мир и все народы» (ср. Откр. 17, 3). И как мы сегодня близки к этому напоению! Действительно, всякая мерзость через СМИ, через Интернет, через телевизор – и наши дети пьют эту отраву полными, так сказать, стаканами и бутылками, хуже всякой водки, хуже всякого другого отравляющего напитка, пьют все эти мерзоты блудные… И что нам делать? Как это остановить? Как спасти наших детей?
Спасение от этих мерзостей, которые убивают нашу молодежь, конечно, только там, где мы с вами находимся: в Церкви. Но вот как объяснить нашим детям, что только Церковь – это спасение? Мы, прежде всего, конечно, должны молиться Богу…
И святитель Андрей научает нас, как молиться: «Ты Пастырь Добрый, взыщи агнца заблудшего...».
Песнь четвертая.
Услышал пророк о пришествии Твоем, Господи, и устрашился, что Тебе угодно родиться от Девы и явиться людям, и сказал: услышал я весть о Тебе и устрашился; слава силе Твоей, Господи.
Не презри творений Твоих, не оставь создания Твоего, Праведный Судия, ибо хотя я, как человек, один согрешил более всякого человека, но Ты, Человеколюбец, как Господь всего мира, имеешь власть отпускать грехи.
Конец приближается, душа, приближается, и ты не заботишься, не готовишься; время сокращается – восстань: Судия уже близко – при дверях; время жизни проходит, как сновиденье, как цвет. Для чего мы напрасно суетимся?
Пробудись, душа моя, размысли о делах своих, которые ты сделала, представь их пред своими очами, и пролей капли слез твоих, безбоязненно открой Христу дела и помышления твои и оправдайся.
Нет в жизни ни греха, ни деяния, ни зла, в которых я не был бы виновен, Спаситель, умом, и словом, и произволением, согрешив и намерением, и мыслью, и делом так, как никто другой никогда.
Потому и обвиняюсь, потому и осуждаюсь я, несчастный, своею совестью, строже которой нет ничего в мире; Судия, Искупитель мой и Испытатель, пощади, избавь и спаси меня, раба Твоего.
Лестница, которую в древности видел великий из патриархов, служит указанием, душа моя, на восхождение делами, на возвышение разумом; поэтому, если хочешь жить в деятельности и в разумении и созерцании, то обновляйся.
Патриарх по нужде терпел дневной зной и переносил ночной холод, ежедневно сокращая время, пася стада, трудясь и служа, чтобы получить себе две жены.
Под двумя женами понимай деятельность и разумение в созерцании: под Лиею, как многочадною, – деятельность, а под Рахилью, как полученной через многие труды, – разумение, ибо без трудов, душа, ни деятельность, ни созерцание не усовершенствуются.
Нераздельным по существу, неслиянным по Лицам богословски исповедую Тебя, Троичное Единое Божество, Соцарственное и Сопрестольное; возглашаю Тебе великую песнь, в небесных обителях троекратно воспеваемую.
И рождаешь Ты, и остаешься Девою, в обоих случаях сохраняя по естеству девство. Рожденный Тобою обновляет закон природы, а девственное чрево рождает; когда пожелает Бог, то нарушается порядок природы, ибо Он творит, что хочет.
Как бы продолжая мысль о спасении, которую ему навевает ужаснейший образ содомского греха, святитель Андрей говорит, в первую очередь, об ужаснейших нравственных извращениях, которыми полна земля и, можно сказать, земля горит в этих нравственных извращениях. Ужас, что делать?! Прежде всего, прибегать к Богу. И прежде всего, старшее поколение – родители, матери и отцы, должны молиться о своих детях. Есть такое замечательное народное высказывание: «молитва матери со дна моря достает». Это удивительное свойство материнской молитвы! Между прочим, не сказано, что «отцовская молитва со дня моря достает», к сожалению.
Тут удивительная вещь, потому что есть равенство вроде бы мужчины и женщины. Есть дар Божий мужескому полу – служение в алтаре, у престола Божия. Но и женском полу, несомненно, дана удивительная глубина, чистота души и свойство углубленной материнской молитвы. И мы видим и сейчас случаи, когда материнская молитва «со дна моря поднимает», я могу засвидетельствовать, что видел подобные случаи сам.
Конечно, от матери это требует того, чтобы она действительно была в какой-то глубине молитвы, в волнах ее, спускалась бы куда-то на дно, чтобы извлечь свое чадо. И если она сама пребывает в молитве, то непременно спасет этим свое чадо.
«Приближается, душе, конец, приближается, и нерадиши, ни готовишися, время сокращается, востани, близ при дверех Судия есть. Яко соние, яко цвет, время жития течет: что всуе мятемся?»
Эти слова, конечно же, обращены прежде всего к молодежи. Что мятемся всуе? Что ищем? Куда стремимся? Куда бежим? Почему не слушаем старших? Почему не думаем о чистоте своего сердца? О беспорочности своей души? Чтобы исправить свою жизнь, нужна сильная воля.
Между прочим, одним из тяжелых грехов современного человека (особенно, конечно, молодежи, потому что десятилетия быстро очень меняются, и все падает на молодое поколение) является всеобщее безволие. Современный человек ничего не может, совсем ничего! Отсюда и получается: он подвергся всем страстям, всем грехам. Отсюда – и осуждение от Бога, это отчаяние в душе.
«Отсюду и осужден бых, отсюду препрен бых аз окаянный от своея совести, ея же ничтоже в мире нужнейше…»
И опять, конечно же, наш ответ: «Судие, Избавителю мой и Ведче, пощади и избави, и спаси мя раба Твоего».
Дальше обращается песнописец к древним образам ветхозаветных Патриархов… Но самая главная наша надежда – это опять обращение к Святой Троице, так заканчивается каждая песнь канона.
Почему обращение к Троице занимает такое большое место вообще в нашей жизни и, в частности, в канонах: мы постоянно встречаем «троичны», в которых исповедуется наша вера в Святую Троицу? Потому что, несмотря на все эти ужасные падения, грехи, страдания, мучения души, есть надежда на обращение к Святой Троице, Которая есть «Едино Существо». Почему такая надежда, почему именно Троица? Сейчас вроде бы в нашей стране так много разномыслия, много разных религий... Объяснение простое – потому что Троица есть Любовь, Бог есть Любовь. Три Личности – Отец, Сын и Дух Святой, Три Ипостаси находятся в настолько глубокой, всеобъемлющей любви, что Они соединены изначально, несотворенно этой любовью в Единое Существо. Обращаясь именно к Святой Троице, мы обращаемся к Божественной Любви. Прославляем эту Любовь. И это только наше, христианское, вероучение знает: что в основе всего лежит любовь, любовь побеждает все, любовь непобедима. Идет война между любовью и ненавистью, и силы ненависти пытаются любовь разрушить, но Церковь противостоит им, и врата адовы ее не одолеют!
Песнь пятая.
От ночи бодрствующего, просвети меня, молю, Человеколюбец, путеводи меня в повелениях Твоих и научи меня, Спаситель, исполнять Твою волю.
Жизнь свою я постоянно проводил в ночи, ибо мраком и глубокою мглою была для меня ночь греха; но покажи меня сыном дня, Спаситель.
Подобно Рувиму я, несчастный, совершил преступное и беззаконное дело пред Всевышним Богом, осквернив ложе мое, как тот – отчее.
Исповедаюсь Тебе, Христос-Царь: согрешил я, согрешил, как некогда братья, продавшие Иосифа, – плод чистоты и целомудрия.
Сродниками предана была душа праведная; возлюбленный продан в рабство, прообразуя Господа; ты же, душа, сама всю продала себя своим порокам.
Подражай праведному Иосифу и уму его целомудренному, несчастная и невоздержанная душа, не оскверняйся и не беззаконствуй всегда безрассудными стремлениями.
Владыко Господи, Иосиф был некогда во рву, но в прообраз Твоего погребения и воскресения; принесу ли когда-либо что подобное Тебе я?
Тебя, Пресвятая Троица, прославляем за Единого Бога: Свят, Свят, Свят Ты, Отец, Сын и Дух – простая Сущность, Единица вечно поклоняемая.
В Тебе, нетленная, не познавшая мужа Матерь-Дево, сотворивший мир Бог облекся в мой состав и соединил с Собою человеческую природу.
Святой Андрей говорит, что житие наше проходит «в нощи»: «В нощи житие мое преидох присно, тьма бо бысть, и глубока мне мгла, нощь греха, но яко дне сына, Спасе, покажи мя». Мы молимся об этом дне…
Почему же наша жизнь называется «нощью», почему она называется «глубокой мглой»? Да потому, что грех есть мгла, потому что, хотя физическое зрение у нас, слава Богу, в порядке, но «нощь греха» слепит наши духовные очи, и мы не различаем добра и зла. Мы часто не знаем, что мы делаем: иногда хотим сделать добро, а делаем зло. И это говорит о слепоте нашей души. Мы часто сожалеем о наших злых поступках, мы не хотим этих злых поступков, но, увы: «нощь греха» владеет душой, и наши поступки злые порой целой жизнью потом искупаются – целой жизнью! И что же? Дай Бог, чтобы до смертного часа мы от них очистились!
И вот, вспоминая историю святого праведного Иосифа, которого продали братья, так же свою душу упрекает святой Андрей Критский: «От сродников праведная душа связася, продася в работу сладкий, во образ Господень; ты же вся, душе, продалася еси злыми твоими».
Песнь шестая.
От всего сердца моего я воззвал к милосердному Богу, и Он услышал меня из ада преисподнего и воззвал жизнь мою от погибели.
Искренно приношу Тебе, Спаситель, слезы очей моих и воздыхания из глубины сердца, взывающего: Боже, согрешил я пред Тобою, умилосердись надо мною.
Уклонилась ты, душа, от Господа своего, как Дафан и Авирон, но воззови из ада преисподнего: пощади!, чтобы пропасть земная не поглотила тебя.
Рассвирепев, как телица, ты, душа, уподобилась Ефрему, но как серна спасай от тенет свою жизнь, окрылив ум деятельностью и созерцанием.
Моисеева рука да убедит нас, душа, как Бог может убелить и очистить прокаженную жизнь, и не отчаивайся сама за себя, хотя ты и поражена проказою.
Я – Троица несоставная, нераздельная, раздельная в лицах, и Единица, соединенная по существу; свидетельствует Отец, Сын и Божественный Дух.
Чрево Твое родило нам Бога, принявшего наш образ; Его, как Создателя всего мира, моли, Богородица, чтобы по молитвам Твоим нам оправдаться.
Здесь святитель указывает нам на то, что без сердечного глубокого воздыхания невозможно до конца очистить свое сердце.
Дело в том, что нам кажется часто, что мы не такие плохие люди. И мы говорим: «Ну, как же, я никого не убивал, я никого не растлевал, я не воровал. Почему я должен себе представлять, что я где-то в аду нахожусь?» Хотя и примеры есть, и очень сильные, падали и великие люди, – но есть такая опасность... И опасность эта – не где-то в стороне, она дремлет в наших сердцах. Это удобно как раз сейчас, в начале поста, вспомнить: опасность эта называется теплохладностью. Когда душа наша ни тепла, ни холодна, она и не горит огнем могучей веры, как у святых, но она и не спускается в эти самые глубины ада. Она равнодушна! И вот, это равнодушие сердца – оно и является одной из самых страшных опасностей, и оно предвещает нам, действительно, глубины ада. Почему это так? Да потому, что равнодушный человек равнодушен и к Богу, и к ближнему, и ко всему...
«Я не равнодушен! – многие скажут, – я люблю своих детей, своих внуков люблю, я люблю мужа (жену)!» Да, конечно, мы их любим, но как? Как говорит Спаситель, мы любим их такою же любовью, какою и язычники любят своих родных и близких. Речь идет о глубокой фундаментальной любви, о любви истинной веры, в которой мы должны исповедоваться, о любви к Богу, Которого мы должны познать и полюбить, как нашего Небесного Отца.
Мы любим своих близких? Да, но жизнь-то нам дал Бог. А часто ли мы Его благодарим? Нет, этого, конечно, нет. А причина – отсутствие веры. Есть немножко веры, конечно, теплится вера, но она теплится, как огонек, который вот-вот ветер задует.
Поэтому и воспевает святой Андрей такой подвиг полного покаяния: мы должны представлять себя как бы в аду. Потому что за равнодушием может последовать, действительно, адская пропасть. Но спасает нас Святая Троица, лишь бы только к ней обращались. «Тя, Троице, славим Единаго Бога: Свят, Свят, Свят еси, Отче, Сыне и Душе, Простое Существо, Единице присно покланяемая».
Кондак по 6-й песни.
Душа моя, душа моя, восстань, что ты спишь? Конец приближается, и ты смутишься; пробудись же, чтобы пощадил тебя Христос Бог, Вездесущий и все наполняющий.
И вот, когда прочитано уже шесть песней, как раз здесь, когда мы заговорили о равнодушии, звучит в храме знаменитый кондак по 6-й песне: «Душе моя, душе моя, востани, что спиши? Конец приближается, и имаши смутитися; воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, везде сый и вся исполняяй».
Все это – равнодушие души спящей, которая думает только о том, чтобы покушать, поспать, посидеть в Интернете, побалагурить, сделать еще что-нибудь такое... А конец приближается! И старые, и молодые умирают, происходят всякие непредвиденные обстоятельства. «Где стол был явств, там гроб стоит...», как сказал один известный поэт. И вот, нужно вовремя осознать: время необратимо, оно уходит с каждой минутой! «Восстани, что спиши! Конец приближается, и имаши смутитися! Помилуй мя, Боже, помилуй мя!»
Душа, которая, как мы надеемся, восстала, должна понять, что она согрешила, беззаконовала, отвергая заповедь Божию.
А мы еще в начале беседы обратили внимание на то, что главное – это исполнять заповеди Божии. И много ли мы их исполняем? Конечно, мы их постоянно нарушаем!
А отвергая заповеди (любую из заповедей), мы погружаемся в грех. Бывает это и совне, а бывает и изнутри.
Песнь седьмая.
Мы согрешили, жили беззаконно, неправо поступали пред Тобою, не сохранили, не исполнили, что Ты заповедал нам; но не оставь нас до конца, Боже отцов.
Я согрешил, жил в беззакониях и нарушил заповедь Твою, ибо я рожден в грехах и к язвам своим приложил еще раны, но Сам Ты помилуй меня, как Милосердный Боже отцов.
Тайны сердца моего я открыл пред Тобою, Судьей моим; воззри на смирение мое, воззри и на скорбь мою, обрати внимание на мое ныне осуждение и Сам помилуй меня, как Милосердный, Боже отцов.
Саул, некогда потеряв ослиц своего отца, неожиданно с известием о них получил царство; душа, не забывайся, предпочитая свои скотские стремления Христову Царству.
Если богоотец Давид некогда и вдвойне согрешил, будучи уязвлен стрелою прелюбодеяния, сражен был копьем мщения за убийства; но ты, душа моя, сама страдаешь более тяжко, нежели этими делами, произвольными стремлениями.
Давид некогда присовокупил беззаконие к беззаконию, ибо с убийством соединил прелюбодеяние, но скоро принес и усиленное покаяние, а ты, коварнейшая душа, совершив бОльшие грехи, не раскаялась пред Богом.
Давид некогда, изображая как бы на картине, начертал песнь, которой обличает совершенный им проступок, взывая: помилуй мя, ибо согрешил я пред Тобою, Одним, Богом всех; Сам очисти меня.
Троица простая, нераздельная, единосущная, и одно Божество, Светы и Свет, три Святы и одно лицо Свято, Бог-Троица, воспеваемая в песнопениях; воспой же и ты, душа, прославь Жизнь и Жизни – Бога всех.
Воспеваем Тебя, благословляем Тебя, поклоняемся Тебе, Богородительница, ибо Ты родила Одного из Нераздельной Троицы, Христа Бога, и Сама открыла для нас, живущих на земле, небесные обители.
«Тайная сердца моего исповедах Тебе, Судии моему, виждь мое смирение, виждь и скорбь мою, и вонми суду моему ныне, и Сам мя помилуй, яко благоутробен, отцев Боже».
Конечно, мы знаем, что бывают и тайные грехи, которые, однако, страшнее, может быть, и явных грехов. Втайне сердца мы совершаем предательства, совершаем постыдные вещи. Чего только мы ни говорим втайне сердца, и даже иногда наслаждаемся какой-то грязью, какой-нибудь нечистотой, о которой мы вслух даже никогда не решимся сказать! И что же бывает? А бывает, что согрешаем после этого не только в сердце, но и наяву. И даже праведники не чужды этого...
И святой Андрей вспоминает Давида. Давид – святой, Давид – автор Псалтири, Давид – Богоотец, предок Господа Иисуса Христа. Однако «Давид иногда Богоотец, аще и согреши сугубо, душе моя, стрелою убо устрелен быв прелюбодейства, копием же пленен быв убийства томлением; но ты сама тяжчайшими делы недугуеши, самохотными стремленьми».
И что же моя душа? Не может ли она в чем-то подражать Давиду? Может, и она в чем-то «в глубине сердца», втайне желает смерти своему ближнему, желает прелюбодейства? Разве так не бывает? К сожалению, бывает! Но Давид, совершив свои страшные грехи, принес и должное покаяние... «Совокупи убо Давид иногда беззаконию беззаконие, убийству же любодейство растворив, покаяние сугубое показа абие…».
Песнь восьмая.
Кого прославляют воинства небесные и пред Кем трепещут Херувимы и Серафимы, Того, все существа и творения, воспевайте, благословляйте и превозносите во все века.
Помилуй меня, грешника, Спаситель, пробуди мой ум к обращению, приими кающегося, умилосердись над взывающим: я согрешил пред Тобою, спаси; я жил в беззакониях, помилуй меня.
Везомый на колеснице Илия, взойдя на колесницу добродетелей, некогда вознесся как бы на небеса, превыше всего земного; помышляй, душа моя, об его восходе.
Некогда Елисей, приняв милоть (плащ) Илии, получил сугубую благодать от Господа; но ты, душа моя, не получила этой благодати за невоздержание.
Елисей милотию Илии некогда разделил поток Иордана на ту и другую сторону; но ты, душа моя, не получила этой благодати за невоздержание.
Соманитянка некогда угостила праведника с добрым усердием; а ты, душа, не приняла в свой дом ни странника, ни пришельца; за то будешь извержена вон из брачного чертога с рыданием.
Ты, несчастная душа, непрестанно подражала нечистому нраву Гиезия; хотя в старости отвергни его сребролюбие и, оставив свои злодеяния, избегни огня геенского.
Безначальный Отче, Собезначальный Сын, Утешитель Благий, Дух Правый, Родитель Слова Божия, Безначальное Слово Отца, Дух, Животворящий и Созидающий, Троица Единая, помилуй меня.
Мысленная порфира – плоть Еммануила соткалась внутри Твоего чрева, Пречистая, как бы из вещества пурпурного; потому мы почитаем Тебя, Истинную Богородицу.
Святитель Андрей Критский переходит к образу праведников: он вспоминает великих святых Ветхого Завета, которые совершили невозможное. Одним из таких святых является пророк Илия. Его образ вдохновляет святого Андрея напомнить нам о том, чего может достичь человек: он может силою добродетели взойти на Небо.
«Колесничник Илиа колесницею добродетелей вшед, яко на небеса, ношашеся превыше иногда от земных; сего убо, душе моя, восход помышляй».
Но не все следуют этим примерам…
Здесь же святой Андрей вспоминает, как Елисей следовал за Илией, а у Елисея был ученик, который предал своего учителя. И видя пример такой высокой добродетели, недостойный и нечестивый Гиезий, ради серебра, предался обману, лжи и был наказан.
Рождество от бессеменного зачатия неизъяснимо, безмужной Матери нетленен Плод, ибо рождение Бога обновляет природу. Поэтому Тебя, как Богоневесту-Матерь мы, все роды, православно величаем.
Ум изранился, тело расслабилось, дух болезнует, слово потеряло силу, жизнь замерла, конец при дверях. Что же сделаешь ты, несчастная душа, когда придет Судия исследовать дела твои?
Я воспроизвел пред тобою, душа, сказание Моисея о бытии мира и затем все Заветное Писание, повествующее о праведных и неправедных; из них ты, душа, подражала последним, а не первым, согрешая пред Богом.
Ослабел закон, не воздействует Евангелие, пренебрежено все Писание тобою, пророки и всякое слово праведника потеряли силу; язвы твои, душа, умножились, без Врача, исцеляющего тебя.
Из Новозаветного Писания привожу тебе примеры, душа, возбуждающие в тебе умиление; так подражай праведным и отвращайся примера грешных и умилостивляй Христа молитвою, постом, чистотою и непорочностью.
Христос, сделавшись человеком, призвал к покаянию разбойников и блудниц; покайся, душа, дверь Царства уже открылась, и прежде тебя входят в нее кающиеся фарисеи, мытари и прелюбодеи.
Христос, сделался человеком, приобщившись ко мне плотию, и добровольно испытал все, что свойственно природе, за исключением греха, показывая тебе, душа, пример и образец Своего снисхождения.
Христос спас волхвов, призвал к Себе пастухов, множество младенцев сделал мучениками, прославил старца и престарелую вдовицу; их деяниям и жизни ты не подражала, душа, но горе тебе, когда будешь судима!
(Здесь имеются в виду Симеон Богоприимец и Анна-пророчица.)
Господь, постившись сорок дней в пустыне, наконец взалкал, обнаруживая в Себе человеческую природу. Не унывай, душа, если враг устремится на тебя, но да отразится он от ног твоих молитвами и постом.
Прославим Отца, превознесем Сына, с верою поклонимся Божественному Духу, Нераздельной Троице, Единой по существу, как Свету и Светам, Жизни и Жизням, животворящему и просвещающему пределы вселенной.
Сохраняй град Свой, Пречистая Богородительница. Под Твоею защитою он царствует с верою, и от Тебя получает крепость, и при Твоем содействии неотразимо побеждает всякое бедствие, берет в плен врагов и держит их в подчинении.
Андрей досточтимый, отец преблаженный, пастырь Критский, не переставай молиться за воспевающих тебя, чтобы избавиться от гнева, скорби, погибели и бесчисленных прегрешений нам всем, искренно почитающим память твою.
Эта песнь завершает сегодняшнюю службу первого дня Великого поста. Святитель Андрей нам говорит: «Моисеово приведох ти, душе, миробытие, и от того все Заветное Писание, поведающее тебе праведныя и неправедныя; от нихже вторыя, о душе, подражала еси, а не первыя, в Бога согрешивши».
Все привел песнописец нам, всю историю мира, все ветхозаветное писание, чтобы показать, что нужно следовать праведным, но не неправедным. А душа наша все равно следует неправедным! А надо следовать праведным!..
«Новаго привожду ти Писания указания, вводящая тя, душе, ко умилению; праведным убо поревнуй, грешных же отвращайся и умилостиви Христа молитвами же и пощеньми, и чистотою, и говением».
Обращайся, душа, ко Господу Иисусу Христу... Ветхий Завет – это время перед воплощением Христа, тогда еще не было открыто учение о Святой Троице, но Дух Святой руководствовал святыми людьми, уже было Священное Писание Моисея и пророков. И основой спасения являлась чистая вера, которая предвещала веру Христову.
И именно ко Христу и призывают сокровенно праведники Ветхого Завета. Весь Ветхий Завет проповедует грядущего Мессию, и силою грядущего Мессии спасаются праведники в Ветхом Завете.
Мы же с вами, дорогие братия и сестры, имея Новый Завет, тем более должны обращаться ко Господу Иисусу Христу!
«Христос вочеловечися, призвав к покаянию разбойники и блудницы; душе, покайся, дверь отверзеся Царствия уже, и предвосхищают е фарисее и мытари и прелюбодеи кающиися».
Христос – Единый от Святой Троицы. Наше упование на Господа Иисуса Христа, несмотря на все искушения и трудности, будет для нас спасительным всегда, когда мы достойно обращаемся в молитве к нашему Спасителю.
13 апреля 1953 года в галерее Лолы Альварес в Мехико открылась необычная выставка. Необычным было все: яркие, сочные картины на стенах, лица на картинах, освещенные неким знанием, кровать под балдахином, стоящая среди картин. Публика недоумевала, пока с улицы не донеслись сирены «Скорой помощи» и рев мотоциклетных моторов. Сквозь расступившуюся толпу к кровати подвели женщину – хрупкую, невысокую, в ярчайших юбках и украшениях, с лицом, искаженным болью – и озаренным счастьем. Фриду Кало. Она лежала на приготовленной для нее постели, не в силах встать после перенесенной накануне очередной операции и не в силах пропустить одно из главных событий в ее жизни – ретроспективную выставку своих работ. Сквозь привычную боль она улыбалась окружавшим ее людям – а с десятков автопортретов на нее смотрели ее собственные суровые лица без единой улыбки. Через полчаса Фриду увезли обратно в больницу… Публика, восхищенная, раздавленная, шокированная и влюбленная, осталась вглядываться в картины Фриды Кало, пытаясь разобраться – как этой тяжелобольной женщине удалось так ярко и необычно признаваться в любви к жизни…
Юная Фрида.
Фрида писала в дневнике: «Порой я спрашиваю себя: не были ли мои картины скорее произведениями литературы, чем живописи? Это было что-то вроде дневника, переписки, которую я вела всю жизнь… Мое творчество – самая полная биография, которую я смогла написать». Ее картины – это невероятно талантливая, откровенная, порой жестокая история жизни Фриды – история преодоления боли и смерти, история обретения радости и любви…
Родители Фриды Кало.
Спойлер
Ее отец Вильгельм Кало, по происхождению венгерский еврей, эмигрировал в Мексику в самом конце XIX века. Он обосновался в Мехико, устроился продавцом в ювелирный магазин и женился, затем овдовел – и женился вторично, на Матильде Кальдерон-и-Гонсалес, полуиспанке-полуиндианке. Кало из Вильгельма стал Гильермо, а из продавца – фотографом.
Фрида (справа) с сёстрами.
В семье Кало родились четыре дочери – Матильда, Адриана, Фрида и Кристина. Для своей семьи Гильермо построил в пригороде столицы Кайокане огромный Голубой дом – дом цвета мечты… Невоплощенные мечты о сыне Гильермо пытался реализовать во Фриде – она росла сорванцом, порывистым и независимым. Фрида обожала отца, следовала за ним по пятам, помогала ему в работе… Но однажды семилетняя Фрида ушибла ногу о корни дерева и упала, оглушенная болью. С этого дня боль стала постоянным спутником Фриды, самым преданным и верным.
Фрида в детстве.
У девочки оказался полиомиелит. Фрида тренировалась дни и ночи, чтобы преодолеть болезнь, и добилась своего – только правая ступня атрофировалась, и нога стала короче и тоньше. Но Фриде это не мешало гонять с мальчишками в футбол и лазать во главе сколоченной ею «банды» через заборы по чужим садам, а излишнюю худобу ноги она скрывала, надев лишний чулок. Пройдя через страдания, девочка выросла в стойкую и мужественную девушку, жадно радующуюся жизни, веселую и общительную. Несмотря на физический недостаток, Фрида была очень красивой, ее огромные глаза под густыми сросшимися бровями и роскошные черные волосы, ее обаяние и дружелюбие привлекали к ней мужчин, как огонь – мотыльков. Но Фрида не была кокеткой. Когда ее сверстницы уже одевались, как взрослые дамы, в элегантные платья, Фрида ходила в строгой юбке и простой белой блузе. А в 1922 году Фрида выдержала серьезные экзамены и поступила в Национальную подготовительную школу, чтобы впоследствии заниматься медициной – в то время это была очень необычная карьера для женщины.
Фрида Кало.
Девушка стала настоящей заводилой среди однокурсников, в нее влюбился самый привлекательный и умный юноша Школы – Алехандро Гомес Ариас, который следовал за Фридой во всех ее проказах. Однажды они пробрались в школьный амфитеатр, чтобы посмотреть, как известный художник Диего Ривера расписывает там стены. Фрида заявила друзьям, что однажды она «непременно выйдет замуж за этого мачо и родит ему сына». Друзья посмеялись над очередной шуткой Фриды – все знали, что вскоре она выйдет замуж за Алехандро.
Фрида Кало.
17 сентября 1925 года Фрида и Алехандро, оживленно беседуя, сели в набитый автобус, чтобы добраться до дома. На перекрестке автобус столкнулся с трамваем. Алехандро выкинуло через окно на мостовую, он практически не пострадал, а Фрида… Он нашел ее, истекающей кровью, пронзенной насквозь металлическим поручнем. Когда ее положили на принесенный из соседнего кафе бильярдный стол и выдернули поручень, Фрида своим криком заглушила вой сирены подъезжающей кареты Красного Креста.
Врачи не оставляли Фриде никаких надежд на выздоровление. «Перелом четвертого и пятого поясничных позвонков, три перелома в области таза, одиннадцать переломов правой ноги, вывих левого локтя, глубокая рана в брюшной полости, произведенная железной балкой, которая вошла в левое бедро и вышла через влагалище. Острый перитонит. Цистит». Если не скорая смерть, то полная неподвижность до конца дней.
Фрида Кало.
Фрида боролась со смертью, боролась с изувеченным телом, превозмогая боль и отчаяние. Чего ей это стоило, не знает никто. Часами Фрида лежала, прислушиваясь к себе, все глубже и глубже погружаясь в темноту, пока сестре Матильде не пришло в голову подвесить над кроватью Фриды зеркало, чтобы она могла видеть себя. «Зеркало! Палач моих дней, моих ночей… Оно изучало мое лицо, малейшие движения, складки простыни, очертания ярких предметов, которые окружали меня. Часами я чувствовала на себе его пристальный взгляд. Я видела себя. Фрида изнутри, Фрида снаружи, Фрида везде, Фрида без конца… И внезапно под властью этого всесильного зеркала ко мне пришло безумное желание рисовать».
Фрида Кало.
У Фриды было полно времени и еще больше желания заняться ранее незнакомым делом. По ее просьбе ей изготовили мольберт, на котором можно было рисовать, лежа на спине, купили яркие краски… Фрида рисовала единственное, что могла чувствовать, единственное, что видела, – саму себя, растерзанную и борющуюся. Первый автопортрет был подарен Алехандро – родители отправили его в Европу, подальше от искалеченной невесты. Когда он вернулся в 1927 году, Фрида уже была на ногах и с головой ушла в живопись. Их дружба возобновилась, но вскоре Алехандро женился – на другой. Фрида пережила и это. Она работала – с самозабвением, с самоотречением, используя каждое мгновение, которое ей отпускала болезнь. «Страстное желание выжить порождало большую требовательность к жизни. Я очень многого ждала от нее, каждую минуту осознавая, что я могу все это потерять. Для меня не существовало полутонов, я должна была получить все или ничего. Отсюда эта неутолимая жажда жизни и любви», – писала она.
Фрида Кало.
Фрида, одетая в мужской костюм, – он превосходно скрывал ее корсет и изувеченную ногу, – посещала художественные кружки и вечеринки, увлеклась политикой, в 1929 году вступила в коммунистическую партию. Однажды, набравшись смелости, Фрида принесла несколько своих автопортретов на суд к Диего Ривере, который тогда работал над росписью здания Министерства образования. Она заставила его слезть с лесов – и попросила честно сказать свое мнение о ее работах. Диего был сражен наповал – такой силы, мастерства и откровенности в работах непрофессиональной художницы он увидеть не ожидал. «Продолжайте. Ваша воля приведет вас к вашему стилю», – сказал он ей. И напросился в гости, чтобы посмотреть остальные работы…
Фрида Кало. Портрет Диего Риверы, 1935 г.
Диего Ривера, прославленный художник-монументалист, был огромен, толст и с глазами навыкате. Он отличался бурным нравом и не менее бурной биографией. Ривера учился в Европе, где встречался с Пабло Пикассо, Андре Бретоном и Львом Троцким, а вернувшись на родину, обратился в своем творчестве к народным мексиканским традициям, фольклору и наследию доколумбовой эпохи. Его масштабные фрески украшали частные и правительственные здания Мексики, а его большое сердце было открыто всем женщинам без исключения. В Париже он был женат на русской художнице Ангелине Беловой, но изменял ей с Марией Стебельской, которая родила ему дочь. Уехав из Парижа, Диего забыл и про дочь, и про жену, и про любовницу. Он женился на мексиканке Гваделупе Марин, которая родила ему еще двух дочерей, но всей ее страстности и властности было недостаточно, чтобы держать Диего в рамках семьи. Гваделупе терпела его постоянные измены – но в конце концов он ушел и от нее.
Фрида Кало.
Только что разведенный Диего увлекся Фридой – и постепенно это увлечение переросло в любовь, смешанную со страстью и преклонением. Диего, который был известным бабником, – несмотря на полноту и откровенно некрасивую внешность, Диего, который пользовался постоянным успехом у женщин, – пал перед Фридой, ее силой, остроумием, талантом и неутолимой жаждой жить. Она соединяла в себе западную культуру и мексиканский темперамент, мужскую силу и женское очарование. 21 августа 1929 года Фрида Кало вышла замуж за Диего Риверу. Ей было 22 года, ему – на двадцать лет больше. Родители Фриды не одобряли этого брака – по их мнению, это была «свадьба слона и голубки», жених был похож на «жирного-жирного Брейгеля», к тому же коммунист, – но Фрида смогла их убедить. К тому же Диего заплатил все долги семьи Кало…
Фрида Кало.
Фрида писала в «Дневнике»: «Говоря о нашем союзе с Диего, быть может, чудовищном, но все же священном, скажу: это была любовь». Свой свадебный наряд – длинную юбку в горошек с воланами, блузу и шаль – Фрида одолжила у горничной своих родителей. Этот костюм тихуанских крестьянок считался символом свободолюбия; им Фрида словно кричала всему свету о своей любви к Диего. Отныне она навсегда распрощалась и с мужским костюмом, и со строгой прямой юбкой – традиционной одеждой коммунисток, – потому что хотела походить на мексиканок, воспетых и любимых ее Диего. Фрида поняла, что пышные юбки и расшитые блузы мексиканских крестьянок великолепно скрывают ее физические недостатки – и, кроме этого, невероятно ей идут, подчеркивая ее жизнерадостный характер.
Фрида с мужем Диего.
Много лет спустя Фрида писала: «В моей жизни было две катастрофы: первая – когда автобус врезался в трамвай, вторая – Диего. Вторая страшнее». Уже в день свадьбы начались неприятности. На свадебном приеме Гваделупе задрала Фриде юбку и показала всем присутствующим ее изуродованную ногу, а затем приподняла свой подол – «Вот ради чего он отказался от моих ног!» Диего тоже продемонстрировал свой буйный нрав: напившись, он открыл стрельбу и даже ранил одного из гостей. Испуганная Фрида сбежала к родителям, и утром Диего пришлось просить прощения и уговаривать свою молодую жену вернуться к нему.
Фрида и Диего Ривера.
Кроме того, Ривера просто не умел быть верным мужем. Он изменял с каждой своей натурщицей, со случайными женщинами, – но всегда возвращался к Фриде, которая молча ждала его. Правда, при всем при том Диего был болезненно ревнив, и стоило ему что-нибудь заподозрить – немедленно следовала буйная сцена с рукоприкладством, громкими криками и стрельбой. Но Фрида терпела все. Ради счастья быть рядом с ним она, не обращая внимания на постоянные мучительные боли, отправилась вместе с Диего в Сан-Франциско и Детройт, где у Риверы были заказы.
Фрида Кало.
На светских вечеринках одетая в яркие мексиканские платья Фрида неизменно привлекала к себе все внимание. Она шутила, рассказывала на ломаном английском занятные истории и пела мексиканские народные песни. Никто не подозревал, что за этой внешней радостью и буйством красок скрывается боль и трагедия. Фрида безумно хотела родить Диего ребенка, но три беременности – что при ее здоровье само по себе было подвигом – заканчивались выкидышами. Всю свою тоску, все безутешное отчаяние Фрида выплескивала в своих картинах. Ее автопортреты были полны ярких красок и страдания, на них были веселые птицы – и никогда не улыбающееся лицо Фриды. Символика и колорит ее картин уходят корнями в национальную индейскую мифологию, которую она прекрасно знала. В их с Диего доме в Сан-Анхеле была великолепная коллекция искусства доколумбова периода и предметов современного кустарного промысла.
Автопортрет.
Яркие краски, отсутствие перспективы, четкие силуэты и детали, наивность рисунка и откровенность сюжетов – во всем просматриваются традиции мексиканского магического реализма и «наивного искусства» индейцев. Она воспевала свою боль, и вместе с нею – свою любовь к Диего. В ее живописи не было запретов, не было табу – только наедине с кистью она могла быть полностью откровенна, перенося на холст свое отчаяние и боль. Как писал Диего Ривера, Фрида «никогда ничего не преувеличивала, не изменяя точным фактам, сохраняя глубокий реализм, извечно присущий мексиканскому народу и его искусству, даже тогда, когда она прибегает к аллегориям, доводя их до космогонического обобщения».
Фрида с мужем.
Диего был первым и всегда оставался самым понимающим критиком творчества жены, но их отношения трещали по всем швам. В 1934 году между Фридой, истощенной повторными операциями, и Диего произошел разрыв: она застала его в постели с ее собственной младшей сестрой Кристиной. Диего пытался успокоить Фриду: «Забудь это, как маленькую царапину!» Фрида хлопнула дверью и переехала сначала в дом родителей, а затем в Нью-Йорк. Свою обиду она, как всегда, выплеснула на холст – картина называлась «Всего-то несколько царапин». Но вскоре Фрида вернулась – жить вдали от Диего она не смогла.
Фрида Кало. Портрет Льва Троцкого.
В январе 1936 года в Мексику прибыл «трибун русской революции» Лев Троцкий и его жена Наталья Седова, изгнанные Сталиным из родной страны. Политическое убежище им было предоставлено по ходатайству Риверы, но сам он в это время находился в больнице, и гостей встречала Фрида. Она привезла их в Голубой дом – он, выстроенный для большой семьи, давно уже пустовал: сестры вышли замуж, мать умерла… Фрида Кало почти мгновенно пленила престарелого революционера, с молодости славившегося любовью к ярким и сильным женщинам. В его жизни было мало веселья и радости бытия, которыми буквально светилась Фрида, а ее привлекал его ореол «великого революционера» и внутренняя сила. Их роман был окутан тайной: Фрида и Лев Давидович переговаривались по-английски (ни Диего, ни Седова английского не знали), а записки передавали в книгах. Однако Наталья Седова слишком хорошо знала своего мужа; она все поняла, и он с трудом умолил ее о прощении. Троцкие съехали из Голубого дома. Фрида без сожалений отдала его письма: как бы ни был велик Троцкий, но он не мог заменить ей Диего. Сохранилось только одно письмо, случайно забытое среди страниц книги: «Ты вернула мне молодость и отняла рассудок. С тобой я, 60-летний старик, чувствую себя 17-летним мальчишкой. Я хочу слиться с твоими мыслями и чувствами. О, моя любовь, мой грех и моя жертва!…» Одна из ее подруг вспоминала, что Фрида уже давно устала от этого романа: «Как мне надоел этот старик!» – говорила она…
Фрида Кало.
Ривера, как это часто бывает, узнал о романе жены одним из последних. После нескольких лет бурных скандалов, обид и взаимных упреков Диего и Фрида в 1939 году приняли решение развестись.
Историки предполагают, что если бы Диего узнал обо всем вовремя, Троцкий бы погиб, не дожидаясь удара ледоруба Рамона Меркадера в 1940 году. Но все-таки, когда Троцкий погиб, Ривера находился под подозрением и был вынужден скрываться в Сан-Франциско у своих любовниц Полетт Годар и Ирен Богус, пока следствие не было закончено.
Фрида Кало.
Может быть, для Фриды развод стал возможным потому, что она наконец начала приобретать финансовую независимость. Раньше она очень переживала из-за того, что они с Диего живут только на его заработки, а ее лечение требует слишком больших средств. Она стеснялась просить у него деньги, предпочитая занимать у друзей, тем более что и Диего зачастую тратил больше, чем зарабатывал. Но в ноябре 1938 года в Нью-Йорке прошла персональная выставка Фриды Кало, привлекшая огромное внимание критиков – половина картин была тут же раскуплена. Фрида вспоминала: «Несмотря на мое недомогание, настроение было прекрасным, меня охватило редкое ощущение свободы от того, что я вдруг оказалась далеко от Диего… В галерее было полно народу. Люди проталкивались к моим картинам, которые, видимо, потрясли их. Это был полный успех». Фрида произвела фурор не только своим искусством – «суровым, хрупким, как крылья бабочки, восхитительным, как улыбка ребенка, и жестоким, как горечь жизни», по словам Риверы, но и сама по себе – своим характером, манерой одеваться, своей силой духа. У нее начался роман с фотографом Николасом Мюреем, который покорил Фриду своей добротой, вниманием и нежностью, – никогда она еще не сталкивалась с подобным отношением. Вдохновленная им, Кало снова вернулась на свою вечную битву с жизнью. В январе 1939 года ей покорился Париж. Андре Бретон, отец сюрреализма, организовал выставку «Вся Мексика», где были представлены предметы индейских культов, народных промыслов и работы Фриды Кало.
Художница и ее картины стали настоящей сенсацией, одну из них даже купил Лувр. Пресыщенная парижская богема поголовно влюбилась в Фриду. Восхищенный Пабло Пикассо писал Диего: «Ни ты, ни Дерен, ни я не в состоянии написать такое лицо, какие пишет Фрида Кало». Женщины пожирали глазами необыкновенные наряды Фриды – длинные яркие многоцветные платья, украшенные пестрой вышивкой, пышные нижние юбки, ее прическу – роскошные косы, перевитые цветами и лентами, ее тяжелые грубые украшения. Модельер Эльза Скиапарелли, вдохновленная одеждой Фриды Кало, создала модель «Платье синьоры Риверы», а обложку журнала «Вог» украсила фотография тонкой руки Фриды в необычных кольцах.
Фрида Кало. Две Фриды.
Опьяненная успехом, Фрида прилетела в Нью-Йорк к Николасу – но там ее ждало разочарование: он собрался жениться на другой. Снова боль, снова разочарование, снова одиночество… И снова Фрида ищет спасения в творчестве. Зимой 1939/40 года она работает, как никогда. Созданная в это время серия автопортретов – «Автопортрет с обезьянкой и пластиной на шее», «Автопортрет с ожерельем из шипов и колибри», «Автопортрет с короткой стрижкой», «Две Фриды», – выражала все, что происходило в душе у этой женщины, изувеченной и болезнью, и разлукой с любимым человеком. Мексиканский поэт Карлос Пеллисер, безнадежно влюбленный в Фриду, посвящал ей сонеты, друзья окружали ее, но без Диего Фрида чувствовала себя одинокой. Однажды в больнице ее навестил богатый американский коллекционер Хайнц Берггрюэн. Он был покорен Фридой мгновенно – после бурного секса прямо в больнице он увез ее в Нью-Йорк. Снова короткий период счастья… Диего, который как раз в это время скрывался в Сан-Франциско, узнал об этом – и был раздавлен: Фрида, которую он привык считать своей женой и своим творением, счастлива с другим! Он понял, что не может потерять Фриду, и бросился на штурм. Пока Хайнц растерянно наблюдал, Диего заваливал Фриду письмами с просьбами, обещаниями и заверениями в любви. Наконец Фрида дрогнула: она послала Диего телеграмму с обещанием приехать к нему в конце ноября. Хайнцу ничего не оставалось, как тихо исчезнуть.
Фрида с мужем Диего.
Диего Ривера и Фрида Кало вновь поженились в декабре 1941 года. Фрида выдвинула мужу ряд условий: никаких интимных отношений – при его изменах для нее это было бы мучительно, – никакой ревности, терпимость и материальная независимость. «Я был так счастлив вернуть Фриду, что согласился на все», – вспоминал Диего. Они поселились в Голубом доме – «уже навсегда, без ссор, без всего плохого – только для того, чтобы любить друг друга». Фрида, жизнь которой наконец обрела спокойную стабильность, продолжала работать – она писала столько, сколько позволяла ей жизнь с Диего и ее изувеченное тело. Больше всего она жалела, что ее сил хватает всего на несколько часов работы в день. В 1942 году супруги Ривера начали преподавать в только что открытой школе искусств «Эсмеральда».
Из-за слабого здоровья Фрида преподавала дома – ученики приходили к ней и, очарованные ею, рисовали, рассевшись на плитах двора, пока она разъезжала между ними в инвалидном кресле. В конце 40-х годов ее отношения с Диего снова чуть не прекратились – у него был роман с актрисой Марией Феликс, и Фрида едва не сломалась окончательно.
Она пристрастилась к алкоголю, который позволял хоть ненадолго забыть о Диего и постоянной боли. «Чем сильнее я люблю женщин, тем сильнее я хочу заставлять их страдать», – говорил Ривера. Но в жизни Фриды и так остались одни страдания. В 1944 году Фрида закончила картину «Сломанная колонна», аллегорию ее страданий: истерзанное тело Фриды стиснуто металлическим корсетом, а рассеченная спина обнажает на месте позвоночника – сломанную греческую колонну.
Ее здоровье продолжало ухудшаться. В 1945 году – операция на позвоночнике в Нью-Йорке, через год – в Мехико. Постоянную боль не снимал даже морфий; корсеты – кожаные, гипсовые, металлические, некоторые весом до 20 килограммов – поддерживали ее спину, но добавляли лишние страдания. В 1951 году Фрида перенесла семь операций, за всю жизнь их было 32. На ее автопортретах – кровь, терновый ошейник, кинжалы, вырванное сердце – символы ее страданий.
Фрида Кало Раненый олень, 1946 г.
Только однажды, готовясь к очередной операции, Фрида вместо автопортрета напишет «Раненого оленя» – спина его утыкана стрелами. А после операции – «Древо надежды»: Фрида лежит на носилках с израненной спиной, а перед ней сидит другая Фрида, в руках у нее – корсет и плакат с надписью: «Древо надежды, стой прямо». Фрида устала. Устала жить, устала бороться, устала чувствовать боль. Ее все чаще беспокоят мысли о смерти, это немедленно отразилось на ее картинах, которые наполняются трагизмом, страхом и дурными предчувствиями. Она предприняла несколько попыток самоубийства, один раз чуть не спалила себя заживо. Диего мчался к ней по первому зову – теперь, когда конец был близок, он наконец полностью осознавал, какая великая женщина была рядом с ним. А Фрида кричала от боли в своей комнате, которую Диего расписал для нее яркими бабочками, и снова звала его… «Мой крылатый Диего, моя тысячелетняя любовь», – шептала она…
Фрида Кало.
Из-за начавшейся гангрены Фриде ампутировали правую ногу. У нее не осталось сил, депрессия накрыла ее с головой. Только Диего, который все время был рядом с нею, не позволил ей умереть прямо в больнице. Втайне от жены он подготовил ее выставку в галерее Лолы Альварес. Фрида на час вырвалась из больницы, чтобы в последний раз насладиться триумфом.
Она больше не могла писать, а значит – не могла жить. Уже много лет только работа, только живопись держали ее на этом свете. Последняя написанная картина – натюрморт с арбузами – называется «Да здравствует жизнь!» Но жизнь скоро закончилась. 13 июля 1954 года Фрида Кало умерла от пневмонии. Последняя запись в ее дневнике гласит: «Надеюсь, что уход будет удачным, и я больше не вернусь».
Фрида Кало.
Урна с прахом Фриды Кало покоится в ее Голубом доме, превращенном в музей. Там всегда многолюдно. Фриду Кало, которая жила ярко и страстно, не могли забыть. В шестидесятые годы личность Фриды – страстная женщина, свободная в любви и в творчестве, – была очень актуальной. В семидесятые, когда в моде были яркие краски и примитивизм, ее творчество и стиль в одежде вознесли на вершину. В восьмидесятые, когда расцвел буйным цветом феминизм, она стала одной из его икон. В буквальном смысле – ей воздвигали алтари, а религию, которую исповедовала в ее память творческая богема, назвали «калоизм». Картины Фриды ценятся на вес золота, о ее жизни пишутся книги и снимаются фильмы. Она доказала, что можно жить вот так – наперекор боли, страданиям, наперекор самой судьбе, можно жить и при этом быть счастливой, без оглядки на правила, чужие мнения и саму себя… Она не хотела возвращаться, но из памяти людской она никогда не уходила – и не уйдет. Маленькая женщина, своим творчеством победившая саму себя.
Мария Игнатьевна Закревская, графиня Бенкендорф, баронесса Будберг… Ее называли «красной Мата Хари», «железной женщиной», «русской миледи», «беззаконной кометой». Может быть, целью ее жизни было создать легенду о себе самой – легенду, где правда так тесно переплеталась бы с вымыслом, что уже никто не смог бы отделить одно от другого. Она коллекционировала мужей, оставляя себе их фамилии, и великих мужчин, оставляя огненный след в их жизни. У нее было столько масок, что казалось, за ними никого нет. Но она все-таки была – Мура Закревская-Бенкендорф-Будберг…
Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг.
Всю жизнь Мура с гордостью сообщала о себе, что была правнучкой Аграфены Федоровны Закревской, жены московского генерал-губернатора – известной красавицы, воспетой Пушкиным «медной Венеры». Все знавшие ее не сомневались в этом – Вячеслав Ходасевич часто говорил Муре: «Искать примеров, как нужно жить, не нужно, когда была такая бабушка». На самом деле отец Муры Игнатий Платонович Закревский не имел к тем Закревским никакого отношения. Он происходил из Черниговской губернии, откуда переехал с семьей в Петербург, где дослужился до высоких чинов в сенате. У него было четверо детей – Платон (от первого брака), близнецы Анна и Александра и младшая Мария, родившаяся в 1892 году. После Института благородных девиц Муру отправили в Англию, где в посольстве служил ее брат Платон Игнатьевич, – для усовершенствования английского языка, который Мура знала с детства. Она провела зиму в кембриджской женской школе Ньюнхам; потом она утверждала, что закончила Кембриджский университет. Посол граф Бенкендорф покровительствовал Платону Закревскому, и в его доме Мура имела возможность познакомиться со всем цветом английского общества и российской дипломатии. В 1911 году Мура вышла замуж за Ивана Александровича Бенкендорфа – атташе посольства и дальнего родственника посла. Мура всегда называла его графом; на самом деле он принадлежал к боковой ветви этого известного рода, не имевшей прав на титул. Через год Ивана Александровича назначили секретарем русского посольства в Германии. На придворном балу Мура была представлена кайзеру Вильгельму. Жизнь обещала быть легкой и веселой… Иван Александрович повез Муру в Эстляндию (Эстонию), где у него было родовое поместье Янеда, а затем в Петербург и Ревель (ныне Таллин), где у него было множество родственников. В 1913 году у Бенкендорфов родился сын Павел, через два года – дочь Татьяна. За эти два года многое произошло: началась война, и посольство было вынуждено вернуться в Россию; Бенкендорфы обосновались в Петербурге. Мура начала работать в военном госпитале – все дамы из высших кругов считали своим долгом помогать раненым. Иван Александрович служил в военной цензуре.
Спойлер
Фронт проходил всего в четырехстах километрах от Петрограда, по территории Лифляндии (Латвии). Тем не менее петербургский свет продолжал выезжать на лето в свои эстонские и финские поместья. Летом 1917 года Иван Александрович и Мура с детьми выехали в Янеда, где предполагали остаться до поздней осени. Но после октябрьских событий возвращаться в город было опасно – и не менее опасно было оставаться. Мура вернулась в Петербург одна – присмотреть за квартирой и разведать обстановку. Немцы все ближе подходили к Ревелю; Мура уже собралась возвращаться, но тут пришло известие: крестьяне из соседней деревни пришли ночью в имение, зверски убили Ивана Александровича и сожгли дом. Гувернантка едва успела спасти детей, укрывшись у соседей.
Добраться до Ревеля было невозможно; из петроградской квартиры Муру выгнали – туда вселился Комитет бедноты; все знакомые или уехали, или находились в таком же бедственном положении, как она. Английское посольство – единственное место, где, как казалось Муре, ей могли бы помочь, – готовилось к срочному переезду в Москву. На вокзале посольство провожали русские жены английских дипломатов – княжна Урусова, балерина Тамара Карсавина, графиня Ностиц – и Мура… Вскоре она тоже переехала в Москву.
Из прежних ее знакомых в английском посольстве остался только молодой дипломат Роберт Брюс Локкарт, с которым Мура познакомилась еще в Англии.
Брюс Локкарт, 1930 г.
Впервые Локкарт приехал в Россию в 1912 году. Его назначили вице-консулом в Москву, хотя основной его задачей было выполнение различного рода особых поручений. Очень быстро выучив русский язык, он свел близкие знакомства с цветом московского общества. Отличавшийся безграничным обаянием и неимоверной работоспособностью, он быстро дослужился до генерального консула и параллельно начал журналистскую карьеру. Его жена, потеряв при родах первого ребенка, рожать второго уехала в Англию – и на этом Локкарт счел свою семейную жизнь фактически законченной.
Слухи о романах молодого консула разошлись настолько широко, что в начале осени 1917 года ему было приказано на время вернуться в Англию – навестить семью. Когда он через четыре месяца приехал обратно, Москва – как и вся Россия – изменилась до неузнаваемости. Он увидел Муру на третий день после приезда в Петербург; а практически сразу же после переезда в Москву между ними разгорелся страстный роман. «В мою жизнь вошло нечто такое, что оказалось сильнее и прочнее всех других связей, сильнее, чем сама жизнь», – написал позднее Локкарт в своих воспоминаниях «Мемуары британского агента».
Мура никогда не считалась красавицей. Миловидное лицо, «сдобная» коренастая фигура – не тот тип женщин, на которых оборачиваются мужчины на улицах. Но ее животное обаяние, сексуальность – это в то время, когда и этого слова не знали, – и, главное, настоящий талант общения и поражавшая всех стойкость и жизнелюбие делали ее неотразимой – в тех случаях, когда ей этого хотелось. Мура отличалась редким умом, практической хваткой и стойкостью в любых ситуациях. И даже тогда, когда рухнул весь ее мир, она не только не сломалась, но смогла подняться выше обстоятельств.
Локкарт поселил Муру в своей квартире в Хлебном переулке. Для них началось недозволенное, недоступное, нелогичное счастье… Оно кончилось ночью с 31 августа на 1 сентября 1918 года, когда Локкарта, а заодно и Муру, арестовали по так называемому «делу послов». Только что был произведен ряд громких покушений: в июле эсером Блюмкиным был убит немецкий посол граф Мирбах, утром 30 августа Леонид Канегиссер застрелил главу Петроградского отдела ВЧК Урицкого, и вечером того же дня Дора (или, как ее стали называть позже, Фанни) Каплан стреляла в Ленина. Ночью чекисты взяли штурмом английское посольство, а на следующий день пришли за самим консулом. Разведдеятельность Локкарта была замечена ЧК, и его планировали выставить главою антиправительственного заговора; заодно с ним было решено избавиться от всех неугодных дипломатов.
Яков Петерс, 1920-е гг.
Через некоторое время Локкарта перевели с Лубянки в Кремль. Он написал прошение об освобождении Муры – она же ничего не знала, да и знать не могла о мифическом заговоре… Заместитель Дзержинского Яков Петерс, руководящий «делом Локкарта», пообещал Локкарту трибунал – но Муру решил освободить. А через три недели Петерс и Мура под руку вошли в комнату Локкарта, чтобы сообщить о его освобождении.
Локкарт был вынужден уехать из России. Но он был благодарен Муре за освобождение. Многие полагают, что за его свободу Мура заплатила Петерсу собой; расходятся только в том, как именно: уступила его домогательствам или стала на него работать. И то, и другое вполне вероятно.
Снова оставшись одна, Мура продала свои последние серьги и вернулась в Петербург. На третий день ее арестовали – она обменяла соболью муфту на две продовольственные карточки, а они оказались фальшивыми. Она просила позвонить Петерсу – над ней посмеялись. Через две недели ее вызвали на допрос, и она снова попросила позвонить на Лубянку. Через четыре дня ее освободили.
1919 год в Петрограде был страшен – не было еды, тепла, одежды, только жуткий холод и тиф… Мура поселилась у своего знакомого по работе в госпитале, бывшего генерал-лейтенанта Мосолова. У нее не было ни карточек, ни прописки, ни денег. Надо было как-то жить. Однажды Муре сказали, что Корнею Чуковскому в издательстве «Всемирная литература» требуются переводчики. Чуковский обошелся с нею ласково, дал ей работу. Не переводчика: хотя Мура свободно владела английским, немецким и французским, ее русский язык был несовершенен – как у человека, много времени проведшего в другой языковой среде. Правда, это обстоятельство не мешало Муре не только пытаться переводить, но и называть себя в конце жизни известной переводчицей, у которой за плечами шестнадцать томов переведенных произведений.
Главное, что сделал Чуковский, – привел Муру к Горькому.
В то жуткое время Горький, друживший с Лениным и таким образом обладавший определенным влиянием, старался помочь всем: хлопотал, доставал еду и паспорта, вытаскивал из заключения и находил работу. В его квартире постоянно жили человек десять – не только семья, но и просто люди, которым была нужна его помощь. Со своей женой Екатериной Павловной Пешковой Горький расстался давно (хотя развод не был оформлен официально, и до конца жизни они поддерживали близкие отношения), а хозяйками в его доме были бывшая актриса МХТа Мария Федоровна Андреева (разрыв с нею произошел еще в 1912 году, но она продолжала жить в доме Горького еще много лет), а когда Андреева куда-нибудь отлучалась – жена соратника Горького по «Всемирной литературе» Александра Тихонова Варвара Тихонова-Шайкевич, чья младшая дочь Нина поражала своим сходством с Горьким.
Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг.
Горький взял Муру на работу секретарем-переводчиком, перевез к себе жить, и уже через две недели она стала необходимой. Она жила в комнате, примыкающей к спальне Горького. Вела его хозяйство, занималась его корреспонденцией, переводила, разбирала рукописи, рассказывала о своих приключениях – и главное, слушала. Умением слушать любая женщина может приручить мужчину, а Мура умела слушать как никто. Многое из ее рассказов он использовал в своем творчестве; Муре был посвящен и главный труд Горького – четырехтомный роман «Жизнь Клима Самгина». В его доме она наконец обрела покой.
Но, как оказалось, и в доме Горького ей угрожала опасность. Григорий Зиновьев, в то время первый человек в Петрограде, недолюбливал Горького, а Муру откровенно считал английской шпионкой – все это стало поводом для обыска в доме Горького. Для вида прошлись по всем комнатам; в комнате Муры все перевернули вверх дном. Горький срочно выехал в Москву, где нажаловался на Зиновьева Ленину.
Максим Горький, 1920-е гг.
Через некоторое время Муру все же арестовали – и после гневного письма Горького выпустили. В четвертый раз Мура попала в ЧК после попытки нелегально перейти эстонскую границу – она пыталась пробраться к детям, которых не видела уже три года. И снова ее выпустили благодаря Горькому…
Но как только восстановилось железнодорожное сообщение с Эстонией, она снова едет туда. Уже было ясно, что Горький недолго останется в СССР, – и Мура, уезжая, планировала встретиться с ним уже за границей. Но в Ревеле ее тут же арестовали, обвинив в том, что она советская шпионка. Она наняла адвоката; ее выпустили под подписку о невыезде. Как только она приехала к детям, родственники мужа, прежде содержавшие их, тут же прекратили давать деньги. Муре грозила высылка в СССР, куда ей совсем не хотелось; все остальные пути для нее были закрыты. Адвокат посоветовал ей выйти замуж за эстонца: таким образом Мура получила бы эстонское гражданство и, следовательно, возможность свободного выезда куда угодно. Муж быстро нашелся: барон Николай Будберг срочно нуждался в деньгах, а у Муры была тысяча долларов, которую ей из Берлина перевел Горький. Мура тут же вышла замуж за барона Будберга – и они расстались, как только пересекли эстонскую границу.
Здоровье Горького было расстроено. Туберкулез догрызал его. Он – и вместе с ним многочисленная свита, включая Муру, – кочевал по европейским санаториям. Херингсдорф, Сааров, Мариенбад и Сорренто – везде Мура была рядом. Варвара Шайкевич, выехавшая вместе с Горьким, сразу же ушла от него; Мура осталась за хозяйку. Она регулярно навещала детей, оставшихся в Эстонии, задерживаясь там на несколько месяцев, и тогда Горький забрасывал всех письмами с жалобами на ее отсутствие… Часто ей по делам Горького приходилось бывать в Берлине, где осел Николай Будберг. Он был кутила, картежник и постоянно в долгах. Муре надоело улаживать его дела, и она отправила мужа в Аргентину. Больше они никогда не виделись. На память о нем Мура оставила себе его фамилию и титул – единственный настоящий из всех, которые она себе приписывала.
Но ее постоянные поездки имели и другие цели. Многие считают, что Мура выполняла задания ЧК; она никогда не опровергала этих слухов – как и любых слухов, которые про нее ходили. Точно известно, что она искала Локкарта (к тому времени он сделал карьеру в журналистике, а затем и в Форин Офис), – и, найдя его в Вене, не только продолжила отношения с ним, но и стала поставлять ему информацию: об этом Локкарт написал в своих мемуарах. По его книге был поставлен фильм; на премьере Локкарт и Мура сидели вместе.
Постоянные поездки в Англию она объясняла просто: только там она может шить себе одежду по вкусу. И ей действительно очень шли английские костюмы, с которыми Мура вместо драгоценностей и шляп носила мужские часы и прическу из сколотых на затылке длинных, не по моде, волос. Главным ее украшением были ее глаза – большие, глубокие, горящие жизнью; перед их взглядом было невозможно устоять. Мура прекрасно знала свою силу – и умела ею пользоваться.
С середины 1920-х годов Мура стала подготавливать Горького к возвращению в Россию. Ее расчет был точен: в Европе его печатали все реже и реже, доходы падали. Единственный способ сохранить материальное благополучие – это вернуться в СССР, где Горькому обещали неограниченный счет в банке и всевозможные блага. Горький возвращаться не хотел; но он все чаще и чаще стал приезжать в СССР – там издавались его книги, там жили его читатели, его именем назывались улицы, пароходы и колхозы. В 1933 году Горький окончательно переехал в СССР. Сама Мура, однако, с ним не поехала – по официальной версии, она не хотела ставить его в неловкое положение перед законной женой и читателями, исповедующими строгую коммунистическую мораль. Она обосновалась в Лондоне.
Уезжая, часть архива Горький оставил на попечение Муры: в СССР его нельзя было везти – там была переписка с людьми, недовольными советскими порядками. Но архив понадобился – в СССР готовились политические процессы, и письма с «порочащими советский строй» высказываниями очень бы пригодились. В 1936 году Муре намекнули: умирающий Горький хотел бы с ней проститься, а заодно было бы неплохо, если бы она привезла архив… Выбора у нее не было – добровольно или силой архив все равно оказался бы в СССР. Мура предпочла не ссориться (или просто хорошо выполнила свою работу) – и ее вместе с архивом в персональном вагоне доставили в Москву. Сначала ее привезли в Кремль; а уже оттуда – к Горькому, в санаторий Горки. Тот уже около месяца находился при смерти. Но недавно ему стало гораздо лучше; говорили о практически полном выздоровлении. Муру провели к Горькому. Некоторое время они оставались наедине…
Легенда о том, что именно Мура – по приказу из Кремля – отравила Горького, жива до сих пор; фактов, которые могут доказать или опровергнуть это, не существует.
Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг с М. Горьким и Г. Уэллсом.
Мура провела рядом с Горьким больше десяти лет, была его музой, секретарем, экономкой, фактической женой. Но после расставания с ним Мура не боялась остаться одна. Еще с 1931 года ее стали называть «спутницей и другом» не только Максима Горького, но и знаменитого фантаста Герберта Уэллса, старше ее на 26 лет. Когда Горький ревновал, она успокаивала его: «Даже для самой любвеобильной женщины сразу два знаменитых писателя – это слишком много!» Она познакомилась с Уэллсом еще в Англии – в счастливое время ее первого замужества. Когда в 1920 году Уэллс приехал в СССР, он остановился в доме Горького – гостиниц в то время не было; Мура была его официальной переводчицей. Петроград, все еще не оправившийся от страшной зимы, произвел на писателя ужасающее впечатление; он впал в депрессию. Спасла его Мура – она обладала удивительной способностью делать жизнь окружающих легче и проще, просто улыбаясь своей удивительно теплой, «кошачьей» улыбкой. И накануне своего отъезда то ли Уэллс ошибся комнатой, то ли Мура зашла к нему попрощаться слишком поздно (свидетельства расходятся), но они провели вместе ночь. Эту ночь Уэллс потом называл главным событием своей жизни. Следующие несколько лет они переписывались, иногда Мура встречалась с Уэллсом в своих разъездах по Европе – и по делам Горького, и по делам Локкарта. Уэллс, известный любитель женщин, в то время был женат вторым браком на Эми Кэтрин Роббинс, которую называл Джейн (она умерла от рака в 1927 году), но пользовался в браке полной свободой, не переставая менять любовниц. В то время его постоянной спутницей была Одетта Кеун, которая не собиралась уступать свое место Муре без боя. Но все же Мура оказалась сильнее. Весной 1933 года Уэллс назначил ей свидание в Дубровнике, где проходил очередной конгресс ПЕН-клуба, президентом которого Уэллс станет вместо умершего Джона Голсуорси.
Герберт Уэллс, 1932 г.
Во время конгресса они были неразлучны, а после него провели в Австрии две недели вдвоем. Потом Уэллс вернулся во Францию к Одетте, но они уже с трудом выносили друг друга. К тому же Одетта принялась шантажировать Уэллса, вынудила подарить ей его дом во Франции, угрожала опубликовать их переписку. В 1934 году Кеун – в качестве прощальной мести – напечатала своеобразные воспоминания о жизни с Уэллсом, где обвинила его во всех возможных грехах. И их отношения были кончены. Когда в том же году Уэллс вернулся из поездки в СССР, Мура ждала его в Эстонии. Они провели вместе две недели и вместе вернулись в Лондон. Мура сказала Уэллсу, что останется с ним, но замуж за него не пойдет. «Это не подобает моему возрасту», – заявляла она в ответ на его настойчивые предложения. Он не мог этого понять: «Она проводит со мной время, ест со мной, спит со мной, но не хочет выходить за меня замуж», – жаловался Уэллс. Он утешал себя тем, что Мура не выходит за него из-за сложностей с разводом: ведь ее официальный супруг, барон Будберг, был еще жив. Впрочем, однажды она согласилась сыграть свадьбу – чисто символически. Были разосланы приглашения, и, когда гости собрались в ресторане «Quo Vadis» и выпили за здоровье супружеской четы, Мура встала и призналась, что это шутка. Когда в 1934 году близкий друг Уэллса, знаменитый английский писатель Сомерсет Моэм, спросил Муру, как она может любить Уэллса, этого толстого и очень вспыльчивого человека, она ответила: «Его невозможно не любить – он пахнет медом».
Уэллс считался главным европейским интеллектуалом. Но в последние годы своим главным достижением Уэллс считал любовь Муры. Впервые за всю жизнь Уэллсу не только было достаточно одной женщины, но в этой женщине была вся его жизнь…
Во время войны Мура работала в журнале «Свободная Франция», активно сотрудничала с движением Сопротивления, имела деловые отношения с Локкартом и генералом де Голлем. Уэллс мог только восхищаться ее неуемной энергией: сам он был уже тяжело и безнадежно болен. Его не стало 13 августа 1946 года, за месяц до восьмидесятилетнего юбилея. Последние полтора года Мура находилась с ним неотлучно. После кремации два его сына развеяли прах писателя над водами Ла-Манша. В завещании он оставил Муре сто тысяч долларов.
Муре было пятьдесят четыре года. Теперь она могла жить совершенно свободно – денег было достаточно, дети обходились без нее: сын жил на ферме на острове Уайт, дочь замужем. Но война и смерть Уэллса подкосили ее. Эта вечно молодая женщина начала стареть. Она много ела и еще больше пила – про нее говорили, что она может перепить любого матроса. Мура стала толстеть, перестала следить за собой. Но ее уважал весь Лондон, считая умнейшей женщиной своего времени. Она – невенчанная жена, эмигрантка, шпионка, авантюристка – смогла очень высоко себя поставить в этом самом снобистском городе Европы. Даже ее шпионская слава – а в разное время ее считали сотрудницей английской, германской, советской разведок – лишь внушала уважение к женщине, которая смогла не только выжить в самых суровых условиях, но подчинить себе эту жизнь. Великобритания не забывала ее заслуг перед Форин Офис; Франция помнила о ее сотрудничестве с генералом де Голлем; аристократия всего мира считала ее – графиню и баронессу – своей. Теперь, когда у нее была масса свободного времени, Мура стала сознательно делать то, чем раньше занималась по случаю: создавать легенду о своей жизни. В разговорах в великосветских гостиных и в интервью ведущим изданиям она много и охотно рассказывала о себе – но чем больше и, казалось, откровеннее она говорила, тем все больше запутывалась ее история. Отношения с Горьким и Уэллсом, английской разведкой и советскими спецслужбами, ее семья – все обрастало таким количеством подробностей, противоречащих друг другу, что стало практически невозможно установить истину. Удивление и восхищение ее силой убеждения вызывает тот факт, что Муре верили все и всегда, что бы она ни говорила. В одном из последних интервью она даже заявила, что происходит по прямой линии от брака императрицы Елизаветы Петровны с Алексеем Разумовским. Россия и СССР продолжали занимать важное место в ее жизни. Мура несколько раз приезжала на родину: по приглашению вдовы Горького Екатерины Павловны Пешковой в 1956 году, затем в 1958 году, в 1960-м – навестить Бориса Пастернака и взять у него интервью, потом еще три раза. Ее принимали очень торжественно – и официальные власти, и советская интеллигенция, знавшая о ее необыкновенной судьбе. В последние годы ей было уже крайне тяжело выходить из дома. В это время ее описывали как необычайно грузную, но все еще красивую женщину, в длинной, широкой темной юбке, с несколькими нитками крупных бус, всегда с телефоном между колен, мужской палкой в руках и бутылкой водки в любое время суток. В конце концов она решила сама написать свою биографию. Для этого было собрано огромное количество документов, хранившихся в доме ее сына в Италии, недалеко от Флоренции, – она переехала сюда осенью 1974 года. Мура работала не в самом доме, а в специально оборудованном вагончике в саду. И однажды короткое замыкание вызвало пожар, уничтоживший и вагончик, и все хранящиеся там документы. Этого Мура уже не перенесла. 2 ноября 1974 года лондонская «Тайме» сообщила о ее смерти и опубликовала некролог, где она была названа «интеллектуальным вождем» современной Англии. На отпевании в первом ряду стояли французский посол с женой, а за ними – вся английская и русская эмигрантская знать.
Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг.
Она оставила после себя не память, а миф, пережив всех, кто мог бы помнить правду о ней. Она сама стала мифом – женщина, которая была сильнее, чем сама жизнь…
Когда почти оттаявшую землю подвяливает весеннее солнышко, она начинает пахнуть чем-то таким щемящим, свежим-свежим, отроду знакомым; жаль вот, слова такого мне сейчас не подобрать. Это длится всего-то один-два дня, не больше. Травка ещё не высунулась, в оврагах по-над дорогой долёживает своё последний грязный снег...
Однажды в такую пору я проезжал городок, где четверть века тому назад начиналось моё церковное служение. На окраине городка остановился у старого кладбища, заглушил мотор. Ну и красотища! Кругом голубеют пролески, тетенькают синицы – и ни тебе машин, ни тебе криков, никакой вообще политики. Куда не кинь, куда не глянь – лишь влажные серенькие берёзы, прошлогодняя листва и кресты, кресты, кресты...
В здешнем храме, куда я, конечно же, предварительно заглянул, мне рассказали, что могилы наших тогдашних алтарников найти на этом кладбище будет совсем несложно: «Вот, пройдёшь главными воротами, и ступай себе всё время по центральной аллее. Как упрёшься в лес, так и увидишь – справа. Сразу узнаешь. Они там оба, рядом, как всегда».
Спойлер
Ну и вот, добрёл по аллее до леса и сразу увидел. И узнал. И всё вспомнил…
Тогда, в начале 1990-х, мы звали этих алтарников-пономарей просто: Старый и Малый. Они крепко дружили, хотя и походили друг на дружку, как походит старый потускневший примус на новенькую мельхиоровую вилку – одному под 70, другому чуть-чуть за 10. И могилы их теперь различаются. У Старого – Никанорыча – криво торчит горбатый сосновый крест, сработанный им самим ещё на моей памяти. А Малый – Вовка – он, хотя теперь, на портрете, и повзрослевший, но всё равно ведь молодой, счастливо улыбается с большого гранитного памятника. А над левым его плечом с солдатским погоном выбит в граните Орден мужества.
– Вот, братцы, я вас и нашёл.
Над моей головой в голых ветвях тополя о чём-то бормочет ворона. Скамейка у могил наших алтарников отогрелась и просохла.
Когда-то, в далёкую теперь Радоницу, мы с Никанорычем и Вовкой ходили вот здесь вот, по этому самому кладбищу, служили-поминали. Старый учил Малого разжигать в кадиле сосновые шишки. Шишки тлели и гасли под наше нестройное «Христос Воскресе». Старый недовольно бухтел, Малый вытирал рукавом под носом.
– Тащи вон оттуда, там они посуше, – приказывал Никанорыч, а Вовка совал ему под нос полную авоську шишек и перечил:
– Ты эти сперва пожги, на месяц вперёд уж набрали!
– Лучше перебдеть, – обосновывал свой приказ Старый, и Вовке ничего не оставалось, кроме как «бдеть».
Это современному пономарю, чтобы разжечь кадило, надо просто взять таблетку угля, положить на электроплитку и, как только таблетка затлела, сунуть её в кадило и радоваться, а в те годы про прессованный кадильный уголь, пожалуй, никто и не слыхивал. Никто, кроме Вовки, как оказалось. Вовка где-то разнюхал, что произвести эту диковинку в домашних условиях совсем несложно, чего там! Но мамка не позволила ему химичить дома. Вот Вовка, спотыкаясь о свою авоську, и стал в тот раз снова убалтывать глуховатого Никанорыча:
– Ты, как нажжёшь своих углей, просто растолки их в порошок, и всё! Потом, – здесь Вовка вспомнил про глухоту Старого и стал кричать в его оттопыренное ухо, – потом, говорю, добавляешь туда воды, слышишь? И крахмалу, чтобы слиплось. Потом лепишь из этого месива кругленькие таблеточки и сушишь. Всё! И никаких больше шишек!
– Кха! – отмахнулся Никанорыч, – Не будет гореть.
– Почему не будет?
– Кислороду не хватит, кха! Вот если всыпать марганцовки, тогда…
– Ну так и всыпь, я принесу. У нас дома этой марганцовки!..
В известном мультике дядя кота Матроскина проживал у сторожа на гуталиновой фабрике, вот и слал гуталин всем подряд. В постперестроечной России мать отрока Вовки трудилась санитаркой в райбольнице. Она слала всем подряд в том числе и марганцовку.
Помню, тогда, после Радоничных поминовений, алтарники по этой же вот самой аллее отправились домой. Жили они в двухэтажке, в одном подъезде. Старый, как всегда, сильно припадал на левую ногу. Малый с трудом подстраивался под его хромой ход, и над притихшими вечерними могилками их беседа звучала так, будто медлительная ворона объясняется с шустрым воробьём:
– Они ведь, как только высохнут, сразу развалятся. Кха! Это месиво, пожалуй, надо будет утрамбовать.
– Как утрамбовать?
– Кха! – громко каркал старый, – Трубку надо такую, железную, набить в трубку этого теста, поршень туда и долбануть кувалдой. Вот и будет таблетка. И сушить. Да. А то развалится.
– Сушить? – громко чирикал прямо в ухо Никанорычу воробей.
– Сушить. Вот, налеплю, разложу на жестянке и – во двор на солнышко, а ты будешь караулить. Кха!
До пенсии Никанорыч проработал экскаваторщиком в ДСФ, строил дороги и мосты. Там он не только навсегда оглох, охрип и охромел, но ещё и научился инженерному мышлению. Он вообще часто рассказывал мне о своей жизни. Я и сейчас его как живого вижу:
– Мост через Псёл знаешь? По Белгородскому выезду? Я строил! – гордится Никанорыч. – Тогдашний мой экскаватор – это тебе не сейчасошний: кабина у них, понимаешь, тёплая, сиденье мягкое. Кха! – снисходительно улыбается, – настоящий экскаватор – это когда мороз под тридцать, а над тобой голое небо! Накидал в самосвал грунта, ковш опустил – и до следующей машины лезь на капот греться. Обнимешь, бывало, глушитель и сидишь-дрожишь – не отодрать. Палец видишь? – пономарь тычет мне в нос скрюченный, без ногтя, палец. – Это я там обжёг. А потом отморозил. Потом опять обжёг. Кха! Зато мост получился хороший.
Мост и вправду получился хороший – до сих пор как новый. И ещё лет двести будет как новый. Наверное.
– А трасса у нас теперь какая! – покаркивает пономарь. – Нынче не так строят, нет. Мы, ещё когда насыпь натаскивали, кха! Это… как его… смягчение профиля, понимаешь, я уже тогда себе прикинул: «Как достроим, я на своём ‟Ковровце” дам здесь под сто! И до самого Белгорода»!
– Никанорыч, так ты ещё и байкер? – удивился я.
– Как ты сказал? Ба… кто? Нет, что ты! На «Ковровце», говорю, мотоцикл такой был. Кха! Через него вот у меня теперь передних зубов нет, – пономарь оскаливает дёсны, – видишь? Раньше у нас тут грейдер был, попробуй разгонись. Осенью дожди, грязь по уши. Тут, я мальцом еще был, помню, немецкие танки вязли. Хорошую мы трассу построили?
Когда я с Никанорычем познакомился, я никак не мог угадать в этом маленьком, хромом тщедушном старичке, закутанном в старый прожженный перешитый подрясник, почти Героя социалистического труда, тем более не мог представить его летящим вдаль на мотоцикле. Судил ведь, как все молодые судят, по одёжке.
Сижу вот сейчас, смотрю на могильный крест, сделанный и выкрашенный, наверное, ещё им самим, на его фотографию, на его мирное лицо, на его оттопыренные уши. И вспоминаю, как Никанорыч молился в алтаре. В первые мои службы непривычно было наблюдать, что когда я возглашал «Христианския кончины живота нашего, безболезнены, непостыдны, мирны, и добраго ответа на страшном судищи Христове просим», старенький хромой пономарь падал на колени, кланялся до земли, искренне просил и, казалось, чуть не плакал – так хотел себе христианской кончины живота. А потом, когда подымался, его простое лицо делалось светлым-светлым, таким, как бывают у святых мучеников на иконах: вот, святого «жгут свещьми горящими», «терзают когтьми железными», режут его, а он видит своих суетящихся мучителей уже вполглаза, мыслями давно уже не здесь; радостно смотрит в небеса, всей душой туда рвётся. «Уже вот-вот, уже совсем скоро!» Счастливый…
Разных христиан повидал я на своём священническом веку: и тёплых, и холодных; обо всяком насущном молился с ними, но та молитва Никанорыча и по сей день перед глазами.
…А угольных таблеток Никанорыч и вправду, было дело, настряпал. Нажёг и натолок, как Малый надоумил, угля, насыпал крахмала, щедро набузовал бесплатной марганцовки. А чтоб легче разгоралось, он усовершенствовал рецепт – сыпанул в эту смесь селитры. Сконструировал пресс, где надо – шарахнул кувалдой. Вот только с солнышком в тот день не задалось. Пришлось сушить таблетки на своей хрущёвской кухоньке, в духовке. Поначалу всё шло по плану, мастер поминутно открывал духовку, осматривал своё произведение, не готово ли. Потом его старуха отправилась на двор вешать бельё, а Никанорыча отослала за чем-то в подвал. В подвале у него, как положено – точило и дрель, в подвале – недособранный токарный станочек, в подвале – сломанная швейная машинка, развальцованная канистра, худая паяльная лампа и разобранный велосипед, лысая шина от «Ковровца», недоделанный крест на могилку и много-много всего. В подвале хорошо. Бабка зацепилась во дворе языком с соседкой, и жить Никанорычу стало совсем здорово. Про уголь в духовке он вспомнил, лишь когда в их двухэтажный двор с воем влетела первая пожарная машина. Он тогда ещё выглянул в слуховое окошко, удивился, чего это они сюда, прямо во двор, понимаешь. Выполз из подвала… Вот тут-то, посреди двора, бабка и повыдергала бы старому Никанорычу все волосья, кабы они были, волосья-то. Пришлось старухе бессильно стенать и грозить кулаками. А ещё, слава Богу, Малый выбежал во двор вместе со всеми соседями, заступился за Старого друга, он всё время за всех заступался, и увёл его поскорее на рыбалку. Дом сгореть не успел. Только кухню Никанорычу пришлось перекрасить и полы поменять. Ну, ещё оконную раму и мебель. Ну, и так, по мелочи, то-сё.
Зато после этого случая в храме, в закутке за киотом, появился однажды облезлый стул из пономарского подвала. Между службами Никанорыч перестал ходить домой. Управится, бывало, в алтаре, усядется в своей норке и до вечерней службы дремлет. Настоятель поначалу его не понял, но Вовка всё настоятелю объяснил: рассказал про уголь, про больные пономарские ноги, в лицах изобразил, как Старый ежедневно шкандыбает по маршруту дом-храм-дом, заступился. Я ведь уже говорил, что он за всех заступался…
Солнце над кладбищем совсем тёплое, всё кругом просыпается. Вот и первая мошка влетела в глаз.
…На своём памятнике Малый высечен совсем взрослым. Я его таким не застал: в том приходе прослужил я недостаточно долго, чтобы наблюдать, как взрослеют отроки и как устают взрослые. У подножия – свежий букетик пролесков. Отрадно, что Вовку здесь помнят и любят. Полагаю, что его природная склонность всех мирить и за всех заступаться с возрастом тоже подросла. Припомнился вот один случай: на Пасхальной седмице, когда в храме всё красно – и облачения, и пение, и настроение, – Вовка вдруг явился с необычайно красными пасхальными ушами. Разумеется, я спросил, что стряслось с его органами слуха, и он рассказал:
– Меня, – говорит, – Никанорыч учил земному поклону на «кончины живота», а Игорёк сказал, что на Светлой земные поклоны не делают. Я ответил, что лучше перебдеть, а он обозвал меня святым.
– Ну и прекрасно, – говорю, – поздравляю! А уши-то от чего красные?
– А это, когда служба закончилась, Игорёк взял меня за уши и… и… – Вовка захлюпал, – и в царские врата меня показал! Ты, говорит, святой, вот пусть на тебя и помо-олятся. Как на икону! Настоятель хотел Игорька выгнать, а я попросил не выгонять. Он хоть и дурак, только у него мамка плакать будет.
– Заступился?
– Ага.
… Из леса тянет радостной прелью. Оглядываюсь: кругом почти совсем весна!
В храме мне сегодня рассказали, как Вовка погиб. В первую весну нового века полсотни срочников попали в горах в засаду и сутки дрались в ущелье с тремя тысячами матёрых-бородатых, которых все боятся. И победили. Только вот из того ущелья мало кто вышел живым. Вовка не вышел. «За други своя». Привезли сюда, отсалютовали, отпели, батюшка сам кадило шишками разжигал, Никанорыч к тому времени уже там дожидался. Вот, вкратце, и всё.
Выходит, что пророком оказался Игорёк, у которого мамка плакать будет.
…Ворона над головой выкрикнула что-то совсем нелепое, снялась и тяжело полетела в город. И мне пора, засиделся. Ох, как не хочется покидать эту провинциальную тишь, ведь когда-когда ещё сюда вырвусь! Однако пора.
Пора уже выезжать на дорогу, которую построил Никанорыч, ехать по возведённому им мосту; двигаться по России, навсегда защищённой его другом Вовкой…
…А под мостом-то, глянь-ка, верба пушится! Много вербы! Вода несёт последнюю льдину, и облака плывут рядом с ней. Вскоре над Русью снова воскреснет Христос, и заиграет всем великая радость! И им – сущим во гробех, и нам. И всем людям. Всем-всем!
Актриса Екатерина Олькина родилась 8 ноября 1985 года, на Севере, в маленьком городке Котлас Архангельской области. Но детские воспоминания Кати связаны с Самарой, куда мама увезла девочку, когда той еще не было и года.
Родители Екатерины не связаны с актерским искусством, да и она пришла в профессию нежданно-негаданно. С 3 лет Катя Олькина танцевала, с четырех – ходила в бассейн. А еще девочка пробовала силы в рисовании, но таланта в этом виде искусства не обнаружила.
Родители всесторонне развивали дочь. Когда Катя пошла в первый класс, мама записала девочку в музыкальную школу. Сначала Екатерина пела в хоре, затем занялась классическим и эстрадным вокалом, выступала на конкурсах и занимала призовые места.
Екатерина Олькина училась в гимназии с углублённым изучением иностранных языков. Катя изучала английский, французский и латынь, всерьез задумывалась о поступлении на факультет английской филологии. Но в жизнь юной девушки ворвался «Другой мир».
Спойлер
В России ставили Русско-французский мюзикл. Екатерина Олькина, узнав об этом, пришла на кастинг. Она вспоминает жесткий отбор: на главную роль в «Другом мире» претендовали сотни девушек, но утвердили ее. Сначала репетиции шли в Самаре, затем поездка в Москву, а позже – во Францию. Месяц Екатерина жила в Париже, репетировала каждый день.
Екатерина Олькина.
По возвращении в Россию Катя о другой профессии, кроме актерской, не думала. Мать поддержала дочь, а вот учителя отговаривали 15-летнюю девочку от этой затеи. В 2002 году девушка из Самары отправилась покорять Москву. По дороге в столицу она знала, что в Самару вернется победительницей.
Екатерина Олькина везла документы в эстрадно-джазовое училище на Ордынке, но, перепутав станции метро, попала в ГИТИС. Позже артистка поняла, что в театральный институт ее привела судьба.
Катя прошла отборочный тур и поступила на музыкальное отделение, на курс Александра Бармака.
Екатерина Олькина.
Екатерина вспоминает студенческие драматические спектакли, которые полюбила во время учебы. Олькина мечтала играть в театре, но Бармак дальновидно напророчил студентке съемки в кино. Педагог направлял ученицу, поддерживал и вселял уверенность. Он отпускал Катю на пробы, а иногда и на съемки.
Сниматься в кино Катя начала в студенческие годы. Она дебютировала в картине «Сталин.Live» в 2006 году. В следующем году снялась в эпизодах сериалов «Слуга государев», «Морозов», «Мент в законе».
Екатерина Олькина и Николай Добрынин в фильме "Течет река Волга".
В 2009 году Екатерину Олькину пригласили на главную роль в мелодраме «Течет река Волга». Актриса признается, что поначалу испытала страх, ведь впервые играла главную роль. К тому же партнер по съемкам – звезда «Сватов» Николай Добрынин.
2010 год принес Екатерине еще одну главную роль – фотографа Кати Солнцевой в сериале «Столица греха». В том же году она сыграла в детективе «Зверобой-2».
Екатерина Олькина на съемках сериала "Однажды в Ростове".
Но вкус популярности молодая актриса ощутила в 2012-ом, после премьеры криминальной саги «Однажды в Ростове», продюсером которой выступил Сергей Жигунов. Олькиной досталась главная роль в сериале, где режиссер Константин Худяков собрал звезд российского кинематографа. Ключевых персонажей, помимо Екатерины, сыграли Владимир Вдовиченков, Кирилл Плетнев, Сергей Жигунов и Алена Бабенко.
Екатерина Олькина на съемках сериала "Однажды в Ростове".
В ролях второго плана и эпизодах появились Богдан Ступка,Виктор Раков, Владимир Юматов, Екатерина Климова, Екатерина Вилкова и еще десяток артистов с именами, не требующими представления. История о банде Толстопятовых, орудовавшей в Ростове-на-Дону в 1960-е, основана на реальных событиях. Фильм посмотрели миллионы телезрителей в России и странах СНГ.
Екатерина Олькина в фильме "Алмаз в шоколаде".
2013-й – год прорыва в карьере Екатерины Олькиной. Молодая артистка снялась в сериалах «Три мушкетера» (герцогиня де Шеврез) и «Жить дальше» (Кира). А еще ей доверили главные роли в мелодрамах «Двойная жизнь» и «Алмаз в шоколаде».
Екатерина Олькина и Николай Басков в фильме "Поворот наоборот".
В мае 2014 года, на телеканале «Россия-1», состоялась премьера 4-серийной комедийной мелодрамы «Поворот наоборот», в которой Екатерина Олькина блистала в дуэте с Николаем Басковым.
Екатерина Олькина Вячеслав Дробинков на съемках сериала "Пока станица спит".
В том же году зрители увидели сериал «Пока станица спит» с участием Олькиной. В мелодраме, растянутой на 270 серий, Катя играла с Зоряной Марченко, Вячеславом Дробинковым и Дарьей Егоровой. Снялись в ленте и Дмитрий Назаров с Анатолием Хостикоевым.
Екатерина Олькина в фильме "Семейный альбом".
В 2015 году Екатерине Олькиной предложили роль в многосерийной мелодраме «Семейный альбом», где она сыграла старшую дочь профессора Колокольцева. Премьера исторической семейной саги состоялась на «Первом канале», в середине февраля. Время событий фильма – 1950-е годы ХХ века. Главные роли в проекте доверили Игорю Скляру, Даниилу Страхову, Екатерине Олькиной и Евгению Сидихину. Семейная мелодрама получила теплый зрительский прием и высокие рейтинги.
Екатерина Олькина в фильме "Дорога на остров Пасхи".
В 2016-м поклонники Екатерины Олькиной увидели любимую артистку в 4-серийной мелодраме режиссера Сергея Мезенцева «Разбитые сердца». Фильм вышел в ноябре на телеканале «Россия-1». И снова Екатерине доверили ключевую роль – Любы, девушки из благополучной семьи. Родителей сыграли Елена Сафонова и Анатолий Бледный. Перед смертью отец открывает дочери тайну о существовании внебрачной дочери. Героиня Олькиной разыскивает единокровную сестру, и жизнь идет под откос.
Четыре серии мелодрамы смотрятся на одном дыхании. Актриса, как всегда, сыграла блестяще.
Личная жизнь.
У актрисы яркая, запоминающаяся внешность. Рост миниатюрной брюнетки – 1,69 метра. Екатерина Олькина не испытывала дефицита в поклонниках, но желтые таблоиды не смогли уличить красавицу в десятках романов.
Екатерина Олькина с мужем.
С будущим мужем Олькина познакомилась на кинофестивале. Иван Замотаев – коллега Екатерины, старше на 2 года. Актерская карьера не помешала Ивану добиться успехов в музыке: Замотаев – певец и композитор, руководит джаз-бэндом «Замотаев Бэнд».
В 2015 году, после нескольких лет романтических отношений, пара отправилась в ЗАГС. "Мы с Ваней решили прийти в джинсах, взявшись за руки. После росписи собрали родителей и друзей на праздничный ланч, а вечером отправились в путешествие".
Екатерина утверждает, что муж ей достался терпеливый, стойко выдерживает творческий характер супруги. А еще он открыл для жены новый мир: актриса с удовольствием посещает концерты и спектакли с участием Ивана (он работает в «Другом театре» и театре «Квартет И»).
Екатерина Олькина с сыном.
В ноябре 2015 года у супругов родился первенец. Романтичные семейные фото актриса размещает в «Инстаграме».
Катя обожает управлять внедорожником, выжимая газ по максимуму. Она не любит лежать на пляже, предпочитая экскурсии, выставки, путешествия. Для релакса у моря ей хватает двух дней.
А еще актриса любит смотреть кино и готова делать это круглосуточно.
Екатерина Олькина в сериале "Подмена".
В январе 2017 года на телеканале «Россия-1» вышел мини-сериал «Подмена». Главных героев мелодрамы сыграли Екатерина Олькина и Артем Осипов. 4-серийная лента повествует о неожиданных поворотах судьбы, о счастье, которое рушится за считанные дни, о любви и предательстве.
11 февраля 2019 года на Первом канале стартовал детективный сериал "Гадалка".
Екатерина Олькина и Михаил Пореченков в сериале "Гадалка".
Жизнь Люси перевернулась после одной из ночей, когда ей приснился сон. В нем она увидела свою сестру Марию мертвой. Все чувства подсказывали девушке, что её сновидение было вещим...
Люся приходит к следователю Потапову, ведущему дело об исчезновении её сестры, и описывает место преступления и преступника. Потапов, уверенный, что девушка в шоковом состоянии, мило выпроваживает её за дверь. А через некоторое время обнаруживают труп молодой девушки, Марии Некрасовой, сестры Люси, и место преступления выглядит ровно так, как его описывала Люся…
Начальник ОВД, вопреки всем протестам и негодованиям Потапова, приглашает Люсю на работу в органы – её дар может быть очень полезен в оперативно-розыскной деятельности.
Екатерина Олькина.
Коллегами Олькиной по съемочной площадке стали Михаил Пореченков, Яна Крайнова, Юлия Ауг. Также Екатерина появится в мелодраматическом сериале «Замок из песка», детективном сериале «Зелёный фургон. Совсем другая история» (продолжение фильма 1983 года с Дмитрием Харатьяном) и 8-серийном боевике «Технарь» с Владимиром Жеребцовым и Виктором Добронравовым.
